[2].

Наш опыт идеологии всегда состоял в том, что государство насильно кормило нас своими идеями, особо не заботясь о том, хороши ли они для нас. В литературе и искусстве это могло быть спрятано за сюжетом, в истории и разных видах общественных наук громко кричало, начиная с обложки учебника или монографии.

В послевоенное время «пламя» идеологии то гасло, то разгоралось сильнее. Но никогда советский человек не оставался один на один с жизнью, у него всегда были идеологические поводыри, и мы всегда жили в борьбе за счастливое будущее человечества.

Уже ближе к нашему времени идеологию стал представлять/манифестировать телевизор. Он был и законодателем мод, и законодателем мыслей. И не потому, что самый умный. Любая массовая коммуникация по определению должна рассчитывать на всех, поэтому она не может быть умно-книжной.

Телевизионные новости начали умирать с приходом интернета.

Телевизионные мысли внезапно закончились. Если раньше мысли шли цитатно, как анекдоты, которые надо знать дословно, без этого анекдот разрушается, поскольку сила его в нюансах мыслей.

Сегодня скорее телевизионные ток-шоу бесконечным говорением практически одного и того же призваны порождать правила, а свои мысли уже можно кроить по вводимым правилам. И мы это уже проходили, когда по идеологическим лекалам создавались не только новости, но и художественные произведения.

Если когда-то главным советским идеологом был М. Суслов, то сейчас главным российским телеидеологом служит В. Соловьев. Причем он выдает на гора свои истины, вырабатывая их в натужной борьбе с гостями, отобранными заранее для «идеологической порки».

Как пишет О. Пухнавцев о Соловьеве, называя его «актером актерычем», инструментарий его один и тот же во всех передачах: «Когда вам становится ясен принцип, когда вы знаете заранее, что очередная реплика ведущего будет натужно ироничной, зрелище превращается в пытку. О чем бы ни шла речь, какие бы темы ни обсуждались, Соловьев обязательно ввернет что-нибудь саркастическое. Гость студии может пылко что-то доказывать, но его, скорее всего, оборвут, снизят пафос неуместной фразочкой, репризой, насмешливой и даже глумливой» [3].

Здесь в таком телепоединке победу заранее получает тот, в чьих руках главный микрофон, с помощью которого можно вмешаться в речь любого другого участника. Причем в передачу «прячутся» дополнительные возможности, чтобы Соловьев проявил свою иронию. Например, показали кадры из украинской Рады, ведущий останавливает их вопросом «а это кто?» и начинает изливать негатив на конкретного персонажа, оказавшегося в кадре.

Вечность квази-идеологии в том, что она создает для власти нужный «защитный щит», дополнительную опору, чтобы не ощущать себя «колоссом на глиняных ногах». Поэтому за каждым актом пропажи идеологии на следующем этапе все равно появляется она же, но в новом обличье.

М. Мамиконян видит эту ситуацию следующим образом: «Когда был упразднен СССР, с ним вместе упразднили, а точнее, разгромили и коммунистическую идеологию, бывшую до того основным скрепляющим элементом государственной конструкции. Более того, само слово „идеология” оказалось надолго выведено из лексикона, а запрет на государственную идеологию зафиксировали аж в Конституции. Единой идеологии быть не должно! А так… так пусть расцветают все цветы! Но поскольку в нашем обществе, до того глубоко идеологизированном, „свято место” долго пусто не оставалось бы, и это было очевидно всем, так сказать, заинтересованным инстанциям, рост „цветов” на самотек пускать не стали. Что там еще вырастет – кто его знает?! Вдруг – то же самое? Или иное, и тоже державное? Например, имперско-национальное? Это ведь так естественно для народа-держателя – вспомнить о национальной идентичности и начать собираться заново, собирая вокруг себя других. Собираться, воспроизводя заложенные в самое нутро коллективной личности социокультурные коды»