В Забайкалье на август приходится сезон дождей. В тот год дожди начались сразу после пленения Наф-Нафа и продолжались две недели. Скоро мостик, по которому мы переезжали ручей, исчез под водой, а сам ручей превратился в реку шириной метров пятьдесят. Машину теперь приходилось бросать на трассе и вброд, по пояс в воде, преодолевать поток, образовавшийся на месте ручья, а по утрам проделывать те же манипуляции в обратном направлении. В этом было и кое-что положительное, потому что представительниц лучшей половины человечества из числа сотрудников отряда приходилось утром и вечером переносить через речку на руках.

Покосчики, побросав свои балаганы, разъехались по домам, поставленные ими копны и оставшуюся в рядах кошенину унесло водой. В лагере между палатками приходилось месить грязь, палатки протекали, все вещи отсырели, повариха и её добровольные помощники мучились по утрам с разжиганием огня в кухонной печке, работа не клеилась.

Настал день, когда я решил перевезти лагерь на новое место. Эта идея возникла внезапно, когда я увидел на другой стороне долины бортовой ЗИЛ-131, стоящий у забора одинокого домика. В этом домике жили дедушка и бабушка моего друга Юры Цыренова. Юра Цыренов – личность неординарная. Однажды из металлолома он сделал самоходную фуру, обтянул её брезентом, а на брезенте разными красками вкривь и вкось написал: «ЦИРК! ЦИРК! ЦИРК!» На таких фурах, запряжённых парой лошадей, первые американцы ехали осваивать Дикий Запад. Юрину фуру, спереди похожую на трактор, тащил мотор «лошадей» по меньшей мере в пятьдесят, и, несмотря на это, она передвигалась со скоростью пешехода, так что её всегда сопровождала орава мальчишек, поверивших, что, как только фура остановится, сзади раздвинется брезентовый занавес и начнётся цирковое представление.

Чтобы не потерять машину из виду, я пошёл к ней напрямик через долину и явился наполовину мокрый. Юра сначала сослался на занятость: он специально взял отгул, чтобы искать поросёнка, который потерялся несколько дней назад, но когда я сказал, что поросёнка мы уже нашли и наполовину откормили, Юра, не раздумывая, сел в машину – как был, в домашних тапочках. Мы благополучно переехали ручей по скрытому водой мосту, предварительно сняв ремень вентилятора, чтобы не залить свечи, с передком и демультипликатором доползли до палаток. Там нас ждало неприятное известие: поросёнок проделал дыру в ограде и убежал. Юра расстроился, я пообещал ему, что поросёнка мы найдём, вернее, поросёнок найдёт меня – так всех представителей этого вида (или рода?) неодолимо тянет ко мне.

Мы начали скручивать спальные мешки, снимать под дождём палатки и грузиться в ЗИЛ. Барахла оказалось так много, что, когда вспомнили про электростанцию, места в кузове уже не оставалось. Пришлось откинуть задний борт, подцепить его за углы цепями и взгромоздить электростанцию на борт. Всё это время Юра сидел в кабине, временами вылезая на подножку в домашних тапочках, чтобы поруководить укладкой багажа. Наконец ЗИЛ, рыча, поплыл по грязи, мокрые и перемазанные мы под дождём пошли следом. Со стороны это, вероятно, походило на похороны. Перед мостом я заскочил на задний борт, чтобы придерживать электростанцию и не брести по воде, но это не помогло. Юра, расстроенный очередным исчезновением поросёнка, промахнулся мимо моста, машина завалилась на левый бок, электростанция полетела в воду первой, я за ней. Юра вылез на правую подножку, снял тапочки, придерживаясь рукой за машину, обошёл её кругом, влез обратно в кабину и заглушил мотор. Я побежал к своему «газику», чтобы ехать на старательский полигон за бульдозером…