– Смотри, тут живут дети, оставшиеся без матерей. Ты посадил их матерей. Тебе не стыдно?

В результате всех оптимизаций, реорганизаций и профанаций эти подразделения были прикрыты, так что сегодня цыгане без пристального оперативного надзора.

Необходимо добавить, что, разумеется, речь тут идет не обо всем народе, в котором есть множество достойных представителей, а о худшей, криминализированной его части…

Люберцы, начало девяностых годов. Жили там два брата-бандита, которые достали своими подвигами весь район. Один был старый, опытный и авторитетный. А второй – еще зеленый, глупый, только начал восхождение по воровской иерархии и был там пока еще никто.

И вот молодой садится за мелкие кражи и грабежи. В камере СИЗО его фамилия не произвела должного впечатления, и на него стали конкретно наезжать. Воришка послал на волю весточку старшему брату о творящихся в каземате несправедливости и беспределе. Старшой обиделся, озаботился проблемой и принял радикальное решение – самому сесть в изолятор и разрулить ситуацию по понятиям. Как же кровинушку родную в беде оставить?

Тянуть с реализацией плана старшой не стал. Выбрал в Люберцах квартиру на сигнализации, взломал ее, собрал в мешки вещи. Открыл холодильник. А там водочка стоит, огурчики, грибочки соленые. Ну, просто пальчики оближешь. Вот и решил новую отсидку отпраздновать – когда еще водку с огурчиком придется отведать в тишине, покое и одиночестве?

Тут наряд вневедомственной охраны на сигнал приезжает. Видят мирного мужика, который откушивает за столом на кухне водочки.

Старший наряда говорит:

– С сигнализации дверь надо снимать, когда домой приходишь. Приятного аппетита!

Разворачивается и уходит.

Вор не знает, что ему делать. Берет телефонную трубку, набирает «02», блеет измененным голосом: видел наглое проникновение в квартиру по такому-то адресу. И дополнительно ябедничает: а менты были и уехали, а вор все там.

Наряд ОВО дежурный по Управлению на полдороге разворачивает обратно. Тут уж милиционеры мужественно вяжут вора на месте преступления и едут отчитываться о своем богатырском подвиге – тогда за каждое успешное задержание давали приличные премии.

Довольного старшого ведут на арест к прокурору. Тот листает материалы, внимательно читает чистосердечное признание и кивает следователю:

– А чего. Человек раскаивается, все признает. Отпускайте под подписку о невыезде.

Старшой уже не знает: как быть, как в вожделенный СИЗО попасть? Он же о многом не просит – всего лишь чтобы посадили!

Выходит он в расстроенных чувствах из отделения милиции, где ему вернули мелочь из карманов и шнурки. А там напротив стоял магазин-стекляшка, где стражи порядка затоваривались колбасой, кока-колой и еще чем покрепче. Старшой заходит туда. Выдирает из кассы ящик с деньгами и начинает распихивать купюры по карманам. Продавщица принимается отчаянно верещать. Налетчик бьет ее по голове ящиком. Из отделения на крики прибегают добры молодцы в серых мундирах. Крутят ласты нарушителю общественного спокойствия. Отписываются о задержании, надеясь на премии – как же, взяли злодея с поличным. Уже второй раз за три дня!

И вот старшой наконец торжественно въезжает в так желанный им СИЗО.

Там он быстро восстанавливает авторитет семьи. Показывает, кто в хате хозяин. А потом отправляется на несколько лет в родной дом – тюрьму.

Ну а что такого? Те же итальянские мафиози всегда говорили, что нет ничего дороже семейной чести.

1990 год. Сергиев Посад. Опытная птицефабрика. Директора чуть Кондратий не хватил, когда с утра пораньше он прибыл на работу и обнаружил, что исчезли два элитных петуха, привезенных аж с Запада на развод в порядке обмена. А стоят эти пташки каких-то полторы сотни тысяч долларов – за обоих.