В школе он смотрел, как его брат уверенно расхаживает вокруг и смешит учителей, тогда как он всегда старался пройти мимо с опущенной головой.

– Джаспер Браун – мой брат, – говорил он. – Вот так-то. И однажды у нас будет собственное шоу, лучшее в мире!

Когда он один сидел за столом, один заходил в классную комнату и один ел в столовой, то думал об их цирковой мечте – об одинаковых красных плащах и серебристых цилиндрах, – о том, как они вдвоем выезжают на арену под глас оркестровых труб. Этого было достаточно, чтобы превозмогать ноющую боль одиночества; достаточно для надежды на будущее, которое обещает нечто большее, чем скудное настоящее.

Однажды ранним вечером, когда Джаспер отправился с другом на верховую прогулку, Тоби прокрался в его комнату и снял кожух с микроскопа. Металл был холодным, как трубы миниатюрного органа. Он протер бронзовые циферблаты и перебрал маленькие стеклянные слайды с раздавленными насекомыми, которые приготовил Джаспер. Он представил, что все это принадлежит ему, что жизнь его брата была его собственной жизнью, что это он был остроумным и обаятельным, что отец подарил ему микроскоп, а не фотокамеру, которая делала его обычным наблюдателем событий.

Тоби услышал, как вернулся его брат со своим другом, и спустился к ним в гостиную. Мальчики лущили грецкие орехи, раскалывая их бронзовым молотком.

– Подбери это, – сказал друг Джаспера и указал на ореховую скорлупу, валявшуюся на полу.

Сначала Тоби подумал, что он обращается к дворецкому, но тот находился в вестибюле.

– Подбери это, – повторил он.

Тоби вздрогнул.

– Я? – спросил он.

Мальчишка залился клекочущим смехом. Тоби посмотрел на Джаспера, но его брат внимательно рассматривал каминную полку.

Ореховая скорлупа попала в плечо Тоби. Вторая ударила его в переносицу. Затем полетели засахаренные миндалины, похожие на серебристую гальку.

Тоби смотрел на Джаспера. Тот открыл и закрыл рот, но ничего не сказал.

– Он жирный, как лондонский олдермен[8], – крикнул мальчишка, заливаясь смехом. – Что за дурак! Отменный дурак!

Тоби видел, как его брат посмотрел на ковер и стал возиться с кисточками своего красного бархатного сюртука. Тоби подумал, с какой гордостью он говорил «Джаспер Браун – мой брат, вот так-то», но щеки Джаспера покраснели от стыда.

Через двадцать минут Тоби стоял в комнате своего брата, а куски микроскопа валялись на полу. Длинная бронзовая трубка была погнута от удара об стол, линзы разбились. Он слышал мальчишеский смех в гостиной внизу и не сомневался, что они смеялись над ним. Когда стемнело, он взял сломанный аппарат и выбросил его в ближайшем переулке.

В ту ночь Тоби не спал. Его тревожил не страх перед наказанием, а открытие своей способности к неуправляемому насилию. Утром он ожидал скандала после того, как брат обнаружит пропажу микроскопа. Но дни сменялись ночами, полными раскаяния, и ничего так и не было сказано. В конце концов отец спросил Джаспера, где его микроскоп, и Тоби, сидевший за столом для завтрака, прикусил губу.

– Я одолжил его Хоулетту, – сказал Джаспер. – Он хотел изучить какой-то особенный листок в своем саду.

Тоби опустил голову. Джаспер прикрыл его с такой небрежной легкостью, что это могло быть правдой и стало правдой. Вероятно, Джаспер понял, что одна измена была расплатой за другую, и это был его способ принести извинения. Правда об этой истории отошла в область преданий, пока Тоби не начал гадать, не привиделось ли ему все это. Вся его жизнь была сплошным подводным течением.

Через несколько часов он слышит топот лошадиных копыт и еще какой-то звук вроде детского плача. Тоби не поднимает голову. Он слышит скрип сапог на мокрой траве, лязг упряжи, когда лошадей распрягают и уводят прочь.