Подавляющее большинство кабинетных антропологов и этнологов, за исключением некоторых английских исследователей, действительно исходили из предположения, что кажущееся сходство форм мышления, обнаруженное в удаленных друг от друга регионах, многие из которых изолированы друг от друга, лучше всего может быть объяснено тем, что они смутно называли психическим единством человечества, которое, как они склонны признавать, выражалось в довольно ограниченном числе форм… [Но] Все эти теоретики и, разумеется, подавляющее большинство этнологов, однако, считали элементарные идеи или основные формы мышления как непознаваемые и не подлежащие исследованию[13].
…сталкиваясь с разнообразными и сложными проблемами, представленными содержанием стольких мифов и сказаний, они, кажется, способны лишь пожать плечами и забыть о них[14].
Радин принял этот вызов и при этом почти сразу же отверг историческую диффузию как достаточное объяснение:
Даже если бы можно было доказать, что все эти мифологические циклы имели общее происхождение, что крайне маловероятно, все равно существовала бы необходимость пояснить почему они распространились и почему были приемлемы, и, конечно же, необходимость объяснения того оставшегося единственного общего прототипа[15].
Для Радина тип диффузионного исследования, основанного на анализе мотивов, уже распространенный в его время, имел небольшую ценность для антропологии. Настоящими этнологическими вопросами для него были: «Что пытались донести до нас далекие предки виннебаго, например, в повествовании о Трикстере? В чем заключается его привлекательность для сегодняшних виннебаго?»[16] Чтобы ответить на эти вопросы, Радин обратился к современному психоанализу и его проблемам индивидуации и социализации. Очевидное психосоциальное развитие фигуры Трикстера на протяжении всего цикла стало его моделью, что привело Радина к выводу, что «Виннебаго определенно боролись со сложной проблемой индивидуации. В цикле Трикстера индивидуация в основном физическая. В цикле Кролика она также и психическая»[17].
Однако, прежде чем он смог разработать обобщения такого высокого уровня, Радину пришлось столкнуться с некоторыми методологическими трудностями при работе с самими текстами. Первая трудность заключалась в том, что тексты, которые он использовал, были написаны слоговым письмом виннебаго, человеком, который записывал циклы так, как он их помнил, как они были ему рассказаны. Таким образом, мы имеем рассказы-воспоминания, а не транскрибированные устные выступления. Каждый из них уникален, особенно без нескольких выступлений, с которыми их можно было бы сравнить. Радин попросил нескольких знающих виннебаго засвидетельствовать, что записанные версии были «признанными и хорошо известными», и допускал, что любые стилистические новшества были незначительными[18]. В дополнение к выявлению инновационных вступительных и заключительных эпизодов, которые были добавлены для формирования циклов[19], он также смог провести различие между рядом формул, которые использовались для связи эпизодов между собой[20]. А благодаря работе в Канаде он смог выявить стойкие единицы алгонкинских мифов и их влияние на мифологию виннебаго, говорящих на языке сиу. Уверенный в своей способности рассортировать пласты литературного развития и упорядочить эпизоды, Радин пришел к выводу, что «несмотря на лоскутный характер его структуры и несмотря на то, что последовательность эпизодов бессистемна, ясно, что персонаж Трикстера развивается и что его деятельность становится все более и более целенаправленной по мере приближения к концу повествования».