– А если немец дальше будет?

– Есть у нас для такого случая еще модернизированный ДП, ДПМ, но не в моем отделении – во взводном подчинении. Тот остался под прежний винтовочный патрон. У него рукоятка внизу добавилась, возвратную пружину переставили, чтобы не нагревалась, еще кое-какие изменения. Питаться может и, как прежде, из дегтяревского диска, и из металлической ленты. Но у нас, видишь ли, своя специфика. Мы танки в бою охраняем. Куда они – туда и мы. И отстать или вперед поспешить – ни, ни. С этим строго. Так что нас немцы, которые дальше, и не интересуют вовсе. Пехота издали нашему танку ничего не сделает, а на всякие там вражеские пушки у танка своя имеется. Вот так вместе и будем воевать. На полигоне все складно получалось, а, как сложится в бою – посмотрим. Кстати, сержант, мы с тобой так и не познакомились. Рязанцев. Леша.

– А я Гороховский. Лева.

Обмениваясь рукопожатием, Лева следил, чтобы не сжать сильно небольшую кисть невысокого автоматчика.

– Где получил? – завистливо кивнул Рязанцев на серебряную медаль.

– В Польше, – привычно ответил Гороховский.

– И я там был. Даже повоевать несколько раз пришлось. Но, по мнению начальства, видно, не отличился. Погоди, а где ты тогда «миролюбил»?

– В артиллерийском полку. В 45-й стрелковой дивизии.

– А я в мотострелковом полку 36-й легкотанковой бригады, мы, помнится, тогда с вами совместно и наступали.

– Точно!

– А это не ты, случайно, в уланскую засаду с отрядом на привале попал, и в рукопашной отличился?

– Если за Луцком, то я.

– Значит, ты. Мы тогда танковый батальон сопровождали. Позади вас шли. Я уже тогда отделенным командиром был. Как на вашу разгромленную колонну наткнулись – думали – все. Полный капут. Никого в живых не осталось. А вы, оказывается, еще и верх над панами взяли. Тогда ясно, за что тебя наградили. А потом, когда Владимир-Волынский брали, я тебя уже не видел.

– Из нашей полковой батареи я после того привала один живой и не раненный остался. Пушки наши клятые уланы все подорвали. Вот я временно в пехоту и перешел. Примкнул к хлопцам, с которыми в том бою близко сошелся, и поехал на их полуторке в головном дозоре. Вместе с бронеавтомобилями. На въезде в этот чертов Волынский нам тогда буквально за каждую баррикаду драться пришлось. А потом еще казармы артиллерийские брали.

– Казармы? Так мы тоже в этом участвовали. Погоди. Так это мы после вас во двор казарм через пролом в заборе зашли? Вы еще перед этим гаубицы захватили, что нас на шоссе долбили.

– Точно! – обрадовался Лева. Мы их захватили, а потом танки с вашей пехотой подошли. Ваш капитан-танкист, русочубый, тогда еще лейтенантом был. Он меня сейчас даже узнал.

– Гординский? Так мое отделение тогда его танковый взвод и прикрывало. Ты скажи, Лева, какая Земля круглая. Куда ни пойдешь – везде знакомого встретишь. То в Польше, то в Румынии.

– Я тебе, Леша, больше скажу. Командира взвода броневиков помнишь? Он почти все время впереди танкового батальона дозором шел.

– Помню. С такой редкой на Руси фамилией, как Иванов.

– А его водителя?

– Нет. Водителя не помню.

– Ну, рыжий такой веснушчатый парнишка.

– Нет. А почему спрашиваешь?

– Летчика у нас видел?

– В летном кожаном шлеме? Видел.

– Так он, оказывается, знаком с этим самым водителем. Земляки они. Представляешь? Друзья у них общие имеются. Вот это я понимаю, совпадение.

– Согласен.

– Слушай, Леша. А сейчас этот Иванов со своим водителем не с вами?

– А как же. С нами. Только он теперь, как я слышал, поменял свой броневик на танк (Рязанцев похлопал рукой по башне). Такой же. Иванов теперь капитан, ротой командует. По-моему, он где-то впереди бригады идет, как и тогда. Наш комбриг его весьма ценит.