Стараясь не высовываться выше борта, беглецы метнули гранаты в обе стороны – не попавшие под колеса и гусеницы угнанной бронемашины фашисты расшвыривались ударными волнами, секлись тонкими осколками, падали под пулями открывших следом огонь трофейных автоматов и двух пулеметов. Обзор у водителя был недостаточен: только две узкие щели, прикрытые триплексами, спереди и слева. Восьмитонная угловатая машина задела угол стоящей в следующем дворе мазанки; с легкостью снесла его, притрусив своих «пассажиров» соломой с рухнувшей крыши; подмяла под себя своим зауженным капотом несколько молодых деревьев; насквозь проломилась через какую-то деревянную постройку, давя, как оказалось, переполошившихся кур, еще не съеденных немцами; опять увеличила скорость на огороде; отбросила в сторону армейскую повозку с дико заржавшими стреноженными лошадьми; проломилась сквозь небольшой сад и едва не врезалась в добротный дом, крытый веселой оранжевой черепицей и, похоже, не саманный, а кирпичный.

Не желая проверять, что прочнее: румынский кирпичный дом или германский бронетранспортер, самозваный водитель круто вывернул руль влево. Включился механизм, который при повороте больше чем на пятнадцать градусов останавливал внутреннюю гусеницу и увеличивал передаваемое усилие на внешнюю. Тяжелую машину занесло по инерции, и в дом она все-таки врезалась, но не капотом, а угловатым бортом и правой гусеницей. Техника оказалась крепче: стена частично обрушилась, роняя кирпичи и черепицу на красноармейцев. Головы уберегли трофейные каски, но прочие части тела у некоторых бойцов свои ушибы, разрезы и ссадины все-таки получили; охнул от кирпичной тяжести, плашмя упавшей на живот, уже побледневший от ранения в спину Ефимов.

Водитель, объехав дом, сам того не заметив, перемешал с землей замаскированное пулеметное гнездо, из которого не успел выбраться его не ожидавший нападения с тыла и зазевавшийся расчет. Еле отскочившего в сторону офицера срезали поперек груди из автомата. До встревожено обернувшейся группы немцев, скопившейся за полуосыпавшимся домиком слева, удачно добросили две гранаты, разрозненно и не прицельно стукнули из карабинов в уже попадавших на землю, а напоследок им еще и длинно добавил Майсурадзе из кормового пулемета.

Снова разогнавшись, «ханомаг» неожиданно вынесся на линию недавно отрытых окопов, рыже выделяющихся выброшенной глиной. Здраво решившие, что это их товарищи идут в атаку на окруженных русских, сидевшие в окопах немцы просто разбежались по траншее в стороны, не желая проверять, раздавят их или нет. Никого в этот раз не втоптав в румынскую землю, бронетранспортер вынесся на следующую улочку и тут же многочисленные встречные пули очередями и по отдельности зацокали по покатой лобовой броне, капоту и широкому пулеметному щитку.

– Там уже наши! – крикнул пригнувшийся Чумаченко, обернувшись назад.

– Так какого же дидька лысого ты ждешь? – взъярился обычно спокойный Цыгичко. – Рушником, матери твоей дышлом, махай.

Старшина тоже обернулся, дернул заменявшего магазин в трофейном автомате ближайшего красноармейца и заорал, перекрикивая звуки боя:

– Впереди уже наши! Прекрати огонь и, не высовываясь, махай рушником. Передай по цепочке.

Немецкий лейтенант, находящийся в последней траншее, не разобравшись, что с неожиданно появившимся «ханомагом» что-то не так, геройски решил поддержать его атаку на русских и поднял свой изрядно прореженный напряженным боевым днем взвод. Он помнил, что левее, метрах в ста, у иванов таилась противотанковая пушка, спалившая при нескольких предыдущих атаках один такой же бронетранспортер и два легких танка. Но, минометы эту вредную русскую пушку, похоже, все-таки накрыли. Он сам в бинокль наблюдал: разрывы вокруг нее вставали довольно кучно и теперь в тех растекшихся во все стороны развалинах опасное тонкое дуло больше не просматривалось.