Возрастание влияния массы на социум описал испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в эссе «Восстание масс», в котором предостерегал не только от доверчивости к диктату большинства, но и от последствий ее недооценки. «Человек массы никогда не признает над собой чужого авторитета, – размышляет Ортега-и-Гассет, – пока обстоятельства его не принудят. Поскольку обстоятельства не принуждают, этот упорный человек, верный своей натуре, не ищет постороннего авторитета и чувствует себя полным хозяином положения. Наоборот, человек элиты, т.е. человек выдающийся, всегда чувствует внутреннюю потребность обращаться вверх, к авторитету или принципу, которому он свободно и добровольно служит»2. Масса пользователей интернета окончательно, говоря словами Ортега-и-Гассета, поверила в свою одаренность и свободу от норм и с упоением младенца реализует их на просторах глобальной сети. Образно говоря, сегодня, чтобы принять участие в спектакле коммуникации, не нужно быть актером, знать систему Станиславского и обладать поставленным голосом, теперь не требуется карабкаться на сцену, достаточно просто громко кричать из зала более или менее в тон пьесе, нимало не заботясь о форме выражений и присутствии других зрителей и актеров. А если учесть, что такое право получают буквально все, спектакль становится странноватым, хаотичным и абсурдным, а роль актеров – вторичной, если не декорационной.

Прогноз Юргена Хабермаса о разрушении «сферы публичного» под влиянием современных (на 70-е годы) технологий массовой коммуникации, рекламы и PR, а также сведение демократических ожиданий к выражению одобрения тех или иных политических элит в глобальном информационном пространстве претерпевает явственные трансформации и требует нового осмысления. Теперь уже не политические элиты одобряют ожидания масс, а, напротив, массы одобряют или отвергают ожидания элит, которые вынуждены, в свою очередь, с массой заигрывать. Журналистика в качестве посредника и модератора социального диалога во все большей степени уступает место манипуляторам либо интеракции в социальных сетях, которая, с подачи тех же политических элит, приобретает реальную эффективность, но управляется исключительно умонастроением толпы. Меняется и сама структура формирования «информационного Олимпа», которая теперь не зависит от социальной значимости, компетенций и, тем более, общественной пользы возвышаемого. «В нашу эпоху информации, – писал М. Маклюэн, – известность определяется не тем, что некто что-то сделал, а просто тем, что он известен, как хорошо известный»3.

Когда герой «Джентльменов удачи», не слишком удовлетворенный ходом шахматной игры, посоветовал «ходить лошадью», ситуация привела его к неизбежному конфликту, равно как и сеанс одновременной игры Остапа Бендера, с правилами знакомого весьма относительно. Отношения, в которых правила меняются бессистемно, в любой социальной реальности порождают стремление к конфронтации. Профессиональное журналистское сообщество, оказавшееся ровно в такой же ситуации, что и герой упомянутого иронического киношедевра, все чаще требует от других игроков информационного поля «ходить лошадью», соблюдая профессиональные или, на худой конец, этические нормы. В ответ на это ему чаще всего опрокидывают на голову шахматную доску.

Допустимость любой формы и любого содержания публикуемой информации постулирована в сети и становится навязчивым императивом, сомнения в рациональности которого вызывают активное массовое неприятие. Свобода самовыражения в интернете стала своего рода социальной аксиомой, неприкасаемой и табуированной от посягательств. Более того, интернет стал всеобщим обожествляемым символом абсолютной свободы, но, в отличие от свободы социальной, совершенно не терпит ограничений.