Текст в «Журнале Гродненского государственного медицинского университета» иллюстрирован портретной фотографией Иосифа Маркевича: солидный, интеллигентный мужчина – седовласый, с бородкой широким «клином», в круглых очках.
Рассказывая столь подробно о докторе Маркевиче, мы в какой-то степени следуем призыву Федора Игнатовича: «Память о нем нуждается в защите от забвения». Тем более что переоценить роль и значение Иосифа Маркевича в судьбе Микалоюса Константинаса Чюрлёниса невозможно.
Доктор Маркевич бывал и в доме Чюрлёнисов, но не часто – в течение того первого лета, когда он познакомился с семьей органиста Чюрлёниса – раза два-три.
Кто бы ни открыл ему дверь (кроме Аделе), спрашивал:
– Пани Констановна дома?
Такое странное обращение себе позволял.
Здоровались они с «пани Констановной» необычно – по старому польскому обычаю целуя друг друга в плечо. Каждый раз с полчаса говорили о детях: ее, его. (Называл он это «сеансом психологической терапии».)
Дружеские отношения семейств Чюрлёнис и Маркевич сложились на долгие годы. Более других Кастукас подружился с Марианом и Петром.
«Полька-сторублевка»
Кастукасу было лет восемь. Он уже учится в школе. Отец обучал его игре на пианино по нотам. Нот в доме было очень мало. В Друскениках – в продаже – тоже, да и в Гродно – до него 45 верст – не купить. За нотами надо ехать либо в Вильну, либо в Варшаву. Кто же за одними нотами поедет? И до того, и другого города 130 верст. Константинас, чтобы хоть как-то разнообразить репертуар сына, брал ноты у знакомых.
С нотами как раз и связана третья, обещанная нами, история.
Летним днем Кастукас вбежал в дом с криком:
– Мама, мама! Венгр приехал. Он с таким большим узлом! Что там у него? Пусть покажет!
Венгр – бродячий торговец. Бродячие торговцы ходили по городу и предлагали всякую всячину, прежде всего то, что можно определить как товар первой необходимости: ткани, нитки, иголки, белье, детские игрушки, ножницы.
В увесистом узле венгра, которого Аделе пригласила в дом, ассортимент был привычный. Но Аделе присмотрела скатерть. Под скатертью, на самом дне узла, оказались ноты – в яркой обложке.
– Мама, мама, смотрите! – закричал Кастукас. – Ноты, ноты!
На обложке было по-польски написано только два слова: «Polka-storublewka» – «Полька-сторублевка».
Аделе ушла в другую комнату – посмотреть, сколько в наличии денег, хватит ли на скатерть.
Кастукас робко посмотрел на венгра:
– Можно я попробую играть? Не бойтесь, ноты я не порву и не испачкаю, я при вас поставлю их на пюпитр.
Венгр кивнул.
Кастукас сел за фортепиано и заиграл польку. Венгр слушал, сидя на краешке стула.
Вернулась Аделе. Венгр резко поднялся:
– Ого-го! Пани, да у вас музыкант растет! Обязательно купите ему эти ноты! Я вам сделаю хорошую скидку. В сущие копейки обойдутся!
Аделе протянула сложенную купюру – венгр развернул, разгладил:
– Здесь хватит и на скатерть, и на ноты.
Оркестр, исполняющий в сезон в городском парке вальсы из оперетт, – ничего другого в Друскениках не было. Однако дети Константинаса и Аделе Чюрлёнис были воспитаны на другой музыке и к вальсам относились с пренебрежением. И все же Кастукас «Польку-сторублевку» играл не переставая, пока не выучил наизусть.
Будучи у Чюрлёнисов, доктор Маркевич стал перебирать довольно скромную нотную «библиотечку». Ноты «Польки-сторублевки» повертел в руках, не скрывая иронии.
В следующий раз доктор Маркевич пришел с нотами «Маленьких прелюдий и фуг» Иоганна Себастьяна Баха.
– Это тебе, Кастукас, подарок! Играй.
Кастукас знал: отцу очень нравятся прелюдии и фуги Баха в исполнении доктора Маркевича. Взяться за их исполнение в присутствии отца он не решался. Однажды, когда отец отправился на рыбалку, Аделе подтолкнула сына к пианино: