Но хочется-то, чтобы на моих коленках не просто тёплое-мягкое-женское сидело, а – Таня! Ну… и не только сидела, а вообще…

А она комсомолка, и вся такая правильная-правильная… искренне, что характерно. Да ещё и папа – коммунист со стажем, и антисемит, тоже со стажем.

Ну и я… то привод в милицию за внешний вид, то меня в венерологии видели. Доказывай потом, что ничего не было, и что кожвен, это не только «вен», но и «кож». Люди зря говорить не будут!

А они, суки, говорят… папа, мама, общественность эта чёртова! Все эти бабушки-соседки, знакомые с детства и желающие добра! Партия, опять же… комсомол, который «есть»[16]!

У нас с Таней из всего интима – поцелуи, да лёгкий петтинг, и чем дальше, тем больше я думаю, что надо бы эти отношения рвать! А то выходит у нас какая-то дурацкая вариация на тему «Ромео и Джульеттты», а я ни себе, ни Тане не хочу ролей трагических персонажей.

– Если бы всё было так просто, – бурчу вслух, вспоминая, что расстаться, разорвать отношения, не так-то просто, если вы живёте по соседству, и пересекаетесь, даже не сговариваясь, минимум по два раза на неделе.

– Да всё просто, старик! – отозвался Макаревич, решив, очевидно, что я ответил на какие-то его слова, – Всё на самом деле просто!

Повернувшись ко мне, он, дирижируя погасшей сигаретой, принялся вещать о том, что многие вещи в мире только кажутся сложными, но на деле, если смотреть в самую суть…

… и через несколько минут мы, кажется, стали приятелями. Может быть, потому, что я, в общем-то, не спорил с ним, а просто ел, пил и кивал, думая о своём.

– Старик! Нам нужно выпить! – поведал Андрей, и мы выпили. Чуть-чуть!

А потом, так же по чуть-чуть, я выпил и с остальными, потихонечку вливаясь в компанию и отживая. Проблемы с Таней и вообще – проблемы, остались не то чтобы в прошлом, но где-то в стороне. А здесь и сейчас – вино, еда, голос Луи Армстронга, звучащий с пластинки, и, чёрт подери, не самая плохая компания!

– Миша! – окликнул меня Стас, – Как, не слабо́ Армстронга повторить?

Волосатый Слава уже вытащил откуда-то саксофон и продувает его, трогая клавиши.

– Легко! – отозвался то ли я, а то ли коньяк в моей крови. Начав было вспоминать, быстро запутался, и, взяв пластинку, пробежал глазами по названиям песен.

– Смогё́шь? – интересуюсь у Славы, в ответ кивок, и несколько секунд спустя саксофон начал петь, а чуть погодя подхватил и я…

Ну и… всё! Можно сказать, что с этой песни и начался квартирник.

Личности здесь собрались сплошь творческие, и если не петь, то подпеть или подыграть может каждый, хотя и не сказать, что все – хорошо. У того же Макаревича голос такой… специфический, не каждому зайдёт. А сейчас он подросток и… вот совсем не заходит, но – не морщусь! Стараюсь, по крайней мере…

Песни… и разговоры, разговоры… Кто хочет – поёт, кто хочет – слушает, остальные – говорят каждый о своём.

В одном углу – о творчестве, в другом – о политике… школа и прочее – табу! Все – взрослые, все – одухотворённые, все – политизированные.

– «Радио Свобода», записал…

Слушают, что характерно, не столько разговоры о том, как всё плохо в Совке, сколько музыку, разговоры – фоном! Не все, далеко не все… но большинству – дай чуть-чуть свободы, как в Польше, Югославии или Чехословакии, и хватит. За глаза!

Кооперативное движение, западные лейблы в стране, возможность официально, без дурных препятствий, выезжать из страны, в том числе и на заработки, но…