Я ненавидел себя за то, что невыносимо скучал по ней, казалось, с каждым днем глупея и глупя до невозможности.

Со всех сторон давила тяжесть десятков, свалившихся на меня взглядов. До ушей эхом доносился шёпот, рассыпавшийся между остальными присутствующими:

– Сможете отличить одну от другой?

– С первого взгляда это трудно, да?

Трудно. Да, я и сам так считал, но это оказалось просто невозможно!

Все равно, что невооружённым глазом искать отличия копии от оригинала, но только не простой подделки, а обладающей характеристиками, близкими к алмазам из графства Лоффа; их практически не могут различить даже те специалисты, которые имеют богатый опыт определения типичных характеристик алмазов, имеющихся на региональном рынке.

Я считал, что с легкостью отличаю одну сестру от другой до тех пор, пока не увидел их вместе.

Сегодня они были до абсурдного похожи. Я не мог понять, кто из них, кто. У обеих белые волосы одной длины, одинаковые прически, лёгкий макияж, каблы и одинаковые черные платья в облипку, в которых они отлично выглядели, чёрт возьми, обе.

Их можно было бы различать только по цветным ленточкам, повязанным на тонких запястьях, если бы они у них были!

К моему удивлению, собираясь на сегодняшний вечер, Даша отказалась от любимых ювелирных изделий с бриллиантами, без которых выглядела еще более хрупкой – в точности копирующей Катю. Обе они выглядят, как навязанная продуманная игра.

Кстати вспомнился вчерашний вечер, и окончание короткого разговора с женой, который я не забыл от начала до конца:

«– Я дважды не впускаю в свой дом тех, кто нагадил в нем.»

«– То есть, у людей в твоей жизни, нет шансов на ошибку?»

Будто намеренно захотела доказать мне, пока я разбирался в своих чувствах, что обе они абсолютно одинаковы, во всём, и нет смысла добровольно менять одну неидеальную на неидеальную другую.

– Ваша свояченица, Марк Эмильевич, просто потрясающая! Только кто из них, кто – так и не пойму!

Но я уже видел, скорее не увидел, а испытал, что вернее и точнее на различия между ними двумя мне указывает неожиданно проснувшаяся ревность. Чувствую, что быстро приближаюсь к внезапной её вспышке, поэтому не обращаю внимания на заговорившего со мной, и решительным шагом направляюсь к ряду витрин с выставленными в них на торги лотами. Туда, где рядом с Катей остановился Гордон, несколько дольше необходимого задержав в своей руке её маленькую ладошку.

Мне казалось, что он позволял себе слишком многое: стоять слишком близко, слишком жадно на нее смотреть, допуская больше вольностей, чем официальное представление незнакомых людей друг другу.

– Гордон.

– Беркутов.

Мы обмениваемся короткими преувеличенно спокойными приветствиями, придерживаясь формальностей, но обходясь без рукопожатия.

– Эта, определенно, одна из лучших твоих работ! Знаешь, я готов побороться за неё на сегодняшнем аукционе.

Создает некую двусмысленность. Он словно наслаждается всем этим. А ведь и правда, ему в кайф. Это я тут каждую лишнюю секунду от ревности подыхаю морально.

– Ожерелье не продается!

Отвечаю так, чтобы поставить точку в разговоре, и Гордон это понимает. С белозубой улыбкой кивает и уходит.

А я смотрю на его удаляющуюся широкую спину и думаю о смерти. О цветах пиона и его удушливом аромате, о бордовых, рассыпанных повсюду лепестках, словно брызгах крови. Я думаю о своем голоде и его силе. О контроле. Кровожадность растёт и пульсирует в венах, и я вот-вот позволю ей захватить себя, осознавая, что внезапную агрессивность через несколько часов сменят приступы сожаления, но это уже не изменит содеянного.