Его охватило удивительное ощущение грядущего озарения, чувство, что с ним вот-вот произойдет нечто невероятно важное. Кожу на затылке покалывало.

Он вышел из фургона, не выключив двигатель, и, охваченный эйфорией, объяснить которую не мог, направился через дорогу, чтобы лучше разглядеть очаровавший его участок. Пересек двухполосную проезжую часть, спустился в расщелину двадцатифутовой ширины, разделявшую трассу надвое, поднялся по другому ее склону, пропустил три здоровенных грузовика, промчавшихся на восток, пересек вторую половину дороги в вихревых потоках, возникавших после проезда машин. Сердце стучало с необъяснимым возбуждением, он даже забыл на время о приближающейся темноте. Он остановился на дальнем краю обочины, в самом высоком месте трассы, глядя на юг и немного на запад. Сегодня он надел свободную замшевую куртку с подкладкой из овчины, но коротко стриженные седые волосы почти не защищали от пронизывающего ветра, который скреб холодными костяшками пальцев по его голове.

Он начал терять ощущение, что сейчас случится нечто крайне важное. Вместо этого вдруг пришла еще более пугающая мысль – будто с ним уже случилось что-то на этом клочке погружающейся во мрак земли, то, что стало причиной его страха перед темнотой. То, что он настойчиво прогонял из памяти.

Но это не имело смысла. Если здесь происходили важные события, они не ушли бы из его памяти просто так. Он не был забывчивым человеком. И не принадлежал к тем, кто прогоняет неприятные воспоминания.

Но он по-прежнему ощущал покалывание в затылке. Где-то там, на этих бескрайних равнинах Невады, неподалеку отсюда, с ним случилось то, о чем он забыл, но теперь оно кольнуло его, высунувшись из подсознания, где сидело глубоко-глубоко. Так игла, случайно оставленная в одеяле, может уколоть, напугать и разбудить спящего.

Широко расставив ноги, крепко уперев ступни в обочину, склонив шишковатую голову к широкому плечу, Эрни, казалось, приказывал ландшафту выражаться яснее. Он напрягся, чтобы оживить умершее воспоминание об этом месте, если оно существовало, но чем больше он терзал память, пытаясь нащупать ускользающее откровение, тем больше оно ускользало. А потом исчезло вовсе.

Дежавю ушло так же, как и ощущение надвигающейся радости, исчезнувшее чуть раньше. Никакого пощипывания кожи на затылке и шее. Бешено стучавшее сердце постепенно успокоилось.

Ошеломленный и слегка сбитый с толку, он разглядывал быстро погружавшийся в темноту пейзаж – склон, зубья скальной породы, кустарник и траву, обветренную древнюю землю с ее выступами и впадинами – и не понимал, почему это место показалось ему особенным. Он видел перед собой часть плоскогорья, неотличимого от тысячи других мест, если ехать отсюда в Элко или в Бэттл-Маунтин.

Сбитый с толку неожиданной переменой – только что он был на границе трансцендентного знания и вот вернулся в будничный мир, – он повернулся к фургону, ждавшему его по другую сторону федеральной трассы. Едва пришло осознание собственной глупости, как он, охваченный странным возбуждением, бросился через шоссе. Он надеялся, что Фей не видела его. Если по какой-то случайности она была у окна и смотрела в эту сторону, то наверняка видела устроенное им представление: от мотеля его отделяло всего четверть мили, а мигание аварийки на машине делало ее самым заметным объектом в быстро опускающейся темноте.

Темнота.

Внезапно вспомнив о том, что до наступления темноты остается несколько минут, Эрни Блок чуть не лишился сознания. Некоторое время таинственный магнетизм, влекший его к этому месту, был сильнее страха перед тьмой. Но все изменилось в одно мгновение, когда он понял, что восточная половина неба уже сделалась фиолетово-черной, а в западной части оставались считаные минуты до исчезновения меркнущего света.