Собственно, Касатонов так и предполагал, но не удержался от язвительного замечания:

– Мы даже не знаем, что именно произошло.

– В таких случаях нужно начинать как можно раньше, – прошелестел в ответ Козицкий, изучая столешницу.

– Что начинать раньше?

– Расследование.

На мгновение адмиралу показалось, что блеклый издевается, но через секунду он понял, что слышит предельно точные, словно вырезанные промышленным лазером, ответы на свои вопросы. Не более, но и не менее.

– О каком злом умысле вы говорите?

– Я не знаю.

– То есть вы расследуете то, чего не знаете?

– При всем уважении, адмирал, я никогда не расследовал общеизвестные и доказанные факты.

Касатонов вспыхнул. Козицкий остался равнодушен.

– Мне кажется, вы дерзите.

– Мне очень жаль, если у вас сложилось такое впечатление, Алексей Андреевич, – ровным голосом ответил Козицкий. – Вы – номер один в команде, я нахожусь в вашем подчинении, не ставлю под сомнение вашу компетенцию и ваш авторитет. Я – бледная тень в углу. Не замечайте меня. – Короткая пауза. – И не трогайте.

Последняя фраза прозвучала настолько хлестко и неожиданно, что Касатонов вздрогнул. И вновь почувствовал раздражение.

– Я не могу вас тронуть?

– Я хочу сотрудничать, Алексей Андреевич, а не сражаться, – безжизненным голосом произнес Козицкий. – Если вы прикажете, я больше не произнесу ни слова, ни вам лично, ни на совещаниях. Но если сочту нужным – буду на них присутствовать.

Прозвучало хоть и безжизненно, но искренне. Блеклый предлагал честное сотрудничество, и учитывая, что его привлекла к расследованию сама президент, Касатонов принял решение не раздувать конфликт.

– Вы можете высказывать свои замечания и делать предложения, когда вам будет угодно, – произнес он, глядя Козицкому в лицо. – Вас рекомендовала Емельянова, так что вряд ли вы идиот.

– Постараюсь оправдать доверие президента.

– Почему вы не смотрите мне в глаза?

– Я никому не смотрю в глаза, – быстро, словно ждал вопроса, ответил блеклый. – Точнее, смотрю, но редко.

– Я – ваш начальник.

– Я только что признал этот факт.

– Почему вы не смотрите мне в глаза? Я вам не интересен?

– Нет.

– Даже так?

– Люди, которые мне интересны, обычно плохо заканчивают, – сообщил Козицкий, изучая ноготь мизинца левой руки.

Теперь замолчал адмирал, пораженный не столько дерзостью ответа, сколько его предельной искренностью. И жесткостью. Может, блеклый и был бледной тенью, но он маскировал не слабость, а силу, а за равнодушием скрывались ум, проницательность и ледяная безжалостность.

Президент Емельянова прислала в ЦУП не ужа, а гремучую змею в оранжевом шарфике.

– Алексей Андреевич, я с восхищением отношусь к вам лично и к вашим заслугам, и я рад, что мне выпала честь служить с вами, – продолжил Козицкий таким голосом, словно заказывал пиццу по телефону. – Я надеюсь, мы найдем общий язык. Если нет, это не изменит моего уважительного отношения. Я знаю, что вы – жесткий человек, каким и должен быть настоящий офицер. Я все понимаю. Но и вы должны понять: я получил приказ, и я его исполню.

«И горе тем, кто осмелится встать на твоем пути», – улыбнулся про себя адмирал.

Козицкий не начал ему нравиться, но Касатонов оценил опасность, которую представлял, и обрадовался, что блеклый на его стороне.

«У вас много тайн, госпожа президент… Откуда, интересно, вы раскопали такого инквизитора?»

– Я могу идти? – поинтересовался Козицкий.

Адмирал хотел кивнуть, но увидел на мониторе значок вызова и понял, что может продемонстрировать блеклому готовность к сотрудничеству:

– Вы знакомы с мистером Райли?

– Не имел чести, – осторожно ответил блеклый, занявшись изучением левого манжета. – Но собирался.