– Смутно. Твой Николай у меня про него уже спрашивал. Сколько тогда мимо нас народу прошло, всех не упомнишь.

– Пришел тогда заказ на обеденный стол. Работяги в артели все морды воротят. Столов вот сколько стоит, выбирай – не хочу. Боялись, что обманут и заплатят мало. А я взялся. Понял, что надо сделать, что-то эдакое. Сделал стол с инкрустацией. Соскучился по красоте и настоящей работе. А, Александр Иванович, как увидел стол, говорит:

– Покажите мне мастера, который этот стол сделал.

Привели его ко мне.

– И он, что тебя, Федор Петрович, сразу признал?

– Нет Витя. Не признал. Да и я его не сразу признал. Кому из нас могло в голову прийти, что здесь встретимся. Только когда наш бригадир стал к нему по имени-отчеству подъезжать, что-то во мне шевельнулось. Ну а уж когда назвал его, товарищ Никитин, тут вспомнил я его. Но, молчу. А чего рассказывать? Что я, его бывший сослуживец, в настоящее время просто бывший штрафник. А, он в костюме в шляпе. Куда тут сунешься. И человека скомпрометируешь, и сам опозоришься. Но, сердце екнуло. А, он меня давай звать на завод. Нам, говорит, такие умельцы нужны. Ну и не удержался я. Попросил прощение у своих товарищей, что ухожу из артели, а бригадиру шепнул на ухо, что может еще вернусь. Думаю, узнает обо мне Никитин побольше, и знать меня не захочет. Но нет, оказался он мужик стойкий. Долго он мне в лицо смотрел, когда я ему свою фамилию назвал, а потом обнял и слезу утер. Думаю, пришлось ему за меня тогда на верху повоевать, но отстоял. И началась у меня другая жизнь. Своих артельщиков, я потом несколько раз навещал. Зла они не держали, порадовались даже за меня.

– Дальше, стукнул пятьдесят седьмой. Из ГДЛ всех репрессированных реабилитировали. И меня реабилитировали. Предложили восстановиться в партии.

– А ты?

– А, я не стал восстанавливаться, Витя. Такие вот дела. Ладно, вот тебе все рассказал, как камень с души снял. Легче стало. Давай еще выпьем.

– Слушай Федор, а Николай, говорит, что эта ваша квартира вам досталась от Никитина.

– Да, он когда пошел на повышение, пробил мне ордер на эту квартиру.

– И кем он был в вашем городе?

– Первым секретарем райкома партии. Фигура.

Федор Петрович поднял вверх указательный палец.

– А, ты кем здесь трудился?

– Рабочим, со временем бригадиром стал.

– Чего же он тебе не помог. Ты же голова. Он же тебя знал.

– Почему не помог? Помог. Квартиру вот устроил, мы до этого в комнате, в коммуналке жили.

– И все? Он же тебя знал, как облупленного.

– А, что еще? Что ты хочешь, Витя? Он первый секретарь, а я вошь лагерная. Руку подавать не стыдился и на том спасибо. Заходил в гости по праздникам. А, если быть честным, предлагал он мне помочь, но я отказался. Стал бы он меня проталкивать, точно бы карьеру себе сломал. Да, и не нужно это было мне. Я работяга, Витя, и начальником быть никогда не хотел. Так что, судьбой своей я доволен. Да и потом, ему-то я всего о себе, как тебе сейчас, не рассказывал. Он знал только то, что сам видел. Хотя, наверняка, дело мое ему показывали. Короче, хочешь узнать скурвился он или нет? Нет Витя, он остался человеком.

– А, научной деятельностью значит завязал Федор Петрович. Почему?

– Потому. Просто жизнь тогда уже дала крутой поворот, лучшие годы коту под хвост пошли.

– Тебе ли говорить, Федор, что лучшие годы коту под хвост пошли. Если бы не ты, не такие как ты.

– Да, ладно тебе, Витя. Потом, ты знаешь, я за собой в омут людей тянуть не привык. И, Никитина тоже не хотел подставлять, да и других тоже. Мог навлечь на людей беду.

– Ну, так бы и говорил.

– А, я так и говорю.