– Пойдем-пойдем, – легко согласился Калугин. – На реке здорово, я там всегда сижу, когда надо собраться с мыслями. Ты не подумай, что мне здесь не нравится. Я просто больше так не могу.

Я вздохнул – а то вдруг Костя решит, будто я ему не сочувствую, – встал со стола, открыл платяной шкаф. Привычными, отрепетированными движениями, словно и не уезжал, почти не глядя.

Глядел я в основном на портрет Унгали. Оторваться невозможно, до чего хорош.

До чего хороша.

Была бы она просто красивая – но, увы, все намного хуже.

– Ты сам подумай, кто сюда охотно едет и почему, – брюзжал Калугин у меня за спиной. – И какие резоны тут болтаться у дипломата, которому надо расти.

Широкополая легкая шляпа лежала на месте, рядом – «мухобойка», крошечный отпугиватель насекомых. Очень важно, чтобы все было точно там, до миллиметра, где ты оставил, уезжая. Это у нас ритуал.

– Ну мы-то с тобой не за карьерой летели, – заметил я, вешая пиджак на плечики и снимая галстук. – Давай совсем откровенно – мы просто были рады приключению и считали, что нам очень повезло. Напомнить, кто радовался больше всех?

– Приключение кончилось, тебе не кажется?

– Ну так оно должно было кончиться… И началась обычная работа…

Я копался в шкафу, думая, что переодеться в камуфляж было бы разумно, но сейчас каждая минута на счету – Калугин может остыть, а ему хочется многое сказать мне, и надо ловить момент, пока напарник готов откровенничать.

– Это не работа, а профанация. Топтание на месте. Тебе хорошо, тебя хотя бы любят!

– Да кто меня любит, когда экспедиция поголовно уверена, будто я стукач! Это с тобой все обнимаются!

– Я не про наших, – процедил Калугин.

– Хочешь сказать, тебя местные не любят?!

– Не так! – отрезал верный мой коллега.

Я высунулся из шкафа, уже в шляпе, с пристегнутой на воротник «мухобойкой», и хотел поймать Костин бегающий взгляд – глаза у напарника не на месте, он чувствует себя виноватым передо мной и теперь старается переложить вину на людей и обстоятельства. Что значит – не так его любят? А как его должны любить?.. Но Калугин стоял у дверей, а со стены на меня смотрела Унгали.

Ничего, кроме «вот такая хреновая у нас работа», в голову не шло.

– Вот такая хреновая работа! – пробормотал я, уставившись на портрет, словно загипнотизированный.

– Если хочешь, я сниму его. Это два слоя герметика, черный поверх белого, их можно просто срезать и скатать в рулон.

– Даже знать не хочу, откуда у русского дипломата герметик в таком количестве.

– Со склада, вестимо.

– Коррупция?

– Я бы скромно назвал это бесхозяйственностью.

– То есть банальная кража. Во дворце тебя такому не учили.

– Во дворце плохому не научат. – Калугин подошел и встал рядом. – Хочешь верь, хочешь, нет, еще и поэтому я не хочу возвращаться сюда. Они совсем как мы, но гораздо лучше нас. Особенно новое поколение, дети Тунгуса и их ровесники. Чистые, верные долгу, порядочные…

– Ага, и голову проломят любому, кто показался им непорядочным.

– А почему бы и нет!

– Очнись, Кость, это мафия, – сказал я. – Мафия всегда со стороны выглядит намного привлекательней, чем любая госструктура.

– Но мы-то знаем ее изнутри!

– Ну знаем. Обязаны. Задача у нас…

– Да к черту такие задачи! – отрезал Калугин. – Буду сидеть в офисе, а эти кукольные черные мордашки забуду как страшный сон.

И отвернулся от портрета несколько резче, чем полагается в приличном обществе.

Унгали смотрела на нас и, наверное, думала, до чего же мы смешные.

Беда с местными аристократами, очень славные они люди. Мы с Калугиным знаем их, как никто. Уверен, разведка изучила их повседневную жизнь намного подробнее и может посекундно доложить, что происходило во дворце и его ближайших окрестностях тогда-то и тогда-то. Зато наша работа – хреновая, прошу заметить, – предполагает тесные и даже неформальные контакты с объектом. В идеале – доверительные и теплые. Но каждую секунду ты обязан быть начеку и помнить, что с тобой работают тоже. Увы, дружба официальных лиц – не более чем удобный инструмент решения вопросов, и вся история Земли это доказывает. А пресловутая «ценностная политика» со всеми ее гуманными лозунгами была такой же выдумкой пиарщиков, как и сами «общечеловеческие ценности», ради которых так легко начинаются ковровые бомбардировки. Не бывает дружбы между странами, и братских народов не бывает, забудьте. Есть только интересы выживания нации, и поступиться ими ради личной симпатии немыслимо. «Хороший парень» – наша профессия, но совсем хорошим парням, наивным или легко управляемым, в нее путь заказан. Съедят. И плевать, что съедят тебя лично – страну твою могут слопать, а ты и не заметишь как.