— Нет, — ответил мужчина. — Скорее наоборот: я боялся, что ты не вернёшься.

Маг снова опешил, даже не скрывая этого и немного помолчал, осмысляя, но быстро пришёл к выводу, что и осмыслять-то тут нечего: Феронд говорил честно, но какие-то глупости.

— Наверно, ты совсем ни с кем не разговаривал последнее время, — беззлобно усмехнулся Лайгон и пожаловался: — Тебя очень сложно понять.

Феронд посмотрел в зелёные глаза. Маг нервничал и тщательно скрывал это. Но Феронд всё равно не заметил бы переживаний брата — у него хватало своих, с которыми он едва справлялся. Он так давно не видел Лайгона таким: мирным, доброжелательным, сидящим рядом с собой и по-доброму усмехающимся. Казалось, что это не тот изгнанный маг, что убил Гринора и пытался поработить какой-то далёкий мир. Это был словно тот маг, с которым Феронд просидел три месяца в плену у недлов и который был его лучшим другом. Мужчине очень бы хотелось ничего не рассказывать, выяснить, что нужно брату, помочь ему и отпустить. Что он уйдёт теперь уже навсегда, Феронд чувствовал интуитивно. Ему стоило огромного усилия уговорить себя, что можно оставить всё так, как есть. Пусть Лайгон считает его отвратительное поведение ошибками молодости. Тем более, казалось, что Лайгон давно простил его. Но на всякий случай Феронд спросил:

— Ты… презираешь меня?

— А ты меня? — усмехнувшись, спросил Лайгон, и сам ответил на оба вопроса: — Знаешь, наверно, когда находишь счастье, становится неважным, что было на пути к нему. Я ни о чём не сожалею, и никого ни в чём не виню.

Маг устремил задумчивый взгляд в небо. Оно так изменилось, что теперь Лайгон не видел ни единой знакомой звезды. Валинкар постоянно странствовал, и за время отсутствия мужчины небо стало неузнаваемым. Феронд смотрел в спокойное лицо с острыми чертами и думал о том, что Лайгон почти такой, каким он был, будучи его другом. И так же смотрел в небо. Маг, словно почувствовав то же самое, а так же поняв, что Феронд не зол на него, беспечно откинулся спиной на траву. Феронд непроизвольно улыбнулся: Лайгону всегда нравилось лежать на берегу этого озера и любоваться ночным небосводом. Глядя на умиротворённого мага, мужчина не удержался от наивного вопроса:

— Ты счастлив?

— Да, — не раздумывая и не глядя на собеседника, ответил Лайгон. — Но не совсем. Вот вернусь домой из вашего убогого мирка, и буду абсолютно счастлив. А прошлое… Знаешь, не бери в голову. Мы были совсем юные, какие-то неприкаянные, пытались самоутвердиться, и потому вели себя так…

Феронд нервно облизал губы и осторожно спросил:

— А если причина не в этом? Не в юности и не в поиски места в жизни?

Лайгон перевёл взгляд на пристально глядящего на него брата. Немного помолчал, видимо, прикидывая, в чём же ещё могла бы быть причина, а после, не найдя объяснения, милостиво разрешил:

— Излагай свою версию.

Феронд потупил взгляд. Не так-то просто было изложить всё. Поэтому он предложил:

— Пойдём, нам нужно попасть в горы…

Лайгон сел и удивлённо уставился на брата. Маг не любил ложь, и ему не нравилось, когда кто-то темнил, ходил вокруг да около или увиливал от прямых ответов. Единственный, кому всё это прощалось, был Алдан. И поэтому маг не собирался легко соглашаться, несмотря на то, что ему самому нужно было попасть в горы, чтобы заполучить ореливий. Не то, чтобы ему хотелось издеваться над братом, но почему-то ему показалось, что именно сейчас они снова противостоят друг другу. Открытый и душевный разговор был приправлен недомолвками, причём со стороны Феронда, и маг просто не мог удержаться от провокаций.