– Слышал новость?

– Нет, – коротко ответил я, по пути к гостевому стулу.

– Странно, а мне казалось вся округа об этом только и трубит. А ты вот ведать не ведаешь. Видать спишь крепко? – съязвил Селиверстов.

– Крепко спит тот, у кого совесть чиста, – я назидательно поднял вверх указательный палец, и с легким раздражением продолжил. – Петя, ты меня ни свет, ни заря поднял, чтобы узнать, как я сплю?

– Нормальные люди на ногах давно, а у него ни свет, ни заря, – примирительно забубнил откинувшийся на спинку стула околоточный, и тут же подался вперед. – Курьера, Степан Дмитриевич, убили.

– Какого курьера? – не сразу дошло до меня.

– Такого курьера! – передразнил, находившийся на грани истерики, Селиверстов – Самохина Филиппа, которого с бумагами в департамент отправил.

– Так-с, приехали, – я встал, подошел к окну, закурил, стараясь подавить мерзкое ощущение беды. – Информация точная? Ошибки быть не может?

– Точнее не бывает, – соседняя часть облаву на тракте затеяла, на него и наткнулись случайно. В канаве нашли с ножом меж лопаток. Мастерски зарезали, с одного удара. Ну, само собой, ни коня, ни сапог. А главное, сумки с уголовными делами тоже не нашли.

– А с чего ты решил, что убили именно твоего человека? – этот вопрос я задал так, на всякий случай. Вдруг случиться чудо?

– С того и решил, – прикурил Селиверстов заметно трясущимися руками. – Свояк Филиппа опознал. Он у соседей служит, и как раз в составе облавы участвовал.

– Хорошо, – я смирился с тем, что чуда не произошло. – А почему тогда ты здесь? Сдается, тебе положено на месте преступления землю носом рыть. Или я не прав?

Околоточный совсем скис. Безнадежно махнул зажатой между пальцами папиросой, неряшливо роняя пепел на стол.

– Запретили мне выезжать. Каким-то образом об убийстве сначала стало известно в департаменте, а только потом мне. Теперь вот ревизора жду… Как ты думаешь, окончательно выгонят, или все же есть надежда хотя бы городовым остаться?

Знакомая песня Селиверстова сочувствия у меня не вызвала.

– Слушай, Петр Аполлонович, – я скептически окинул взглядом околоточного, – раз уже тебя от дел отстранили, шел бы ты домой. Поспи, потом приведи себя в порядок, побрейся опять же. Если ревизор тебя в таком виде увидит, однозначно выгонит. А так, смотришь, в очередной раз пронесет. Да и я при случае похлопочу. Прохорову словечко за тебя замолвлю.

– Правда замолвишь? – в глазах полицейского плеснулась надежда.

– При случае, – подчеркнул я, не желая слишком его обнадеживать, – обязательно… Да, вот еще, – вспомнился вопрос, который давно вертелся на языке. – А почему ты именно Самохина послал?

Селиверстов, решивший последовать моему совету, перед уходом что-то сгребал со стола в ящик и, не поднимая головы, ответил:

– Я-то поначалу хотел Никодима отправить, Колесникова. Но он, как на грех, куда-то запропастился, а искать недосуг было. Вот Филипп под руку и подвернулся.

– Понятно, – наморщил я лоб в раздумье. Что-то в этой ситуации мне не понравилось, но вычленить какую-то конкретику с ходу не удалось. Пришлось оставить размышления на потом.

– Тебя подбросить? – обратился я к околоточному уже на выходе.

– Не стоит, лучше воздухом подышу. Мне тут недалече, – оказался тот.

– Как знаешь, – я пожал ему руку и отправился к бессменному хозяйственному экипажу. Теперь мой путь лежал на встречу Андрею Васильевичу Стахову. Пришло время проверить оперативные возможности моего осведомителя.

…Кучера я остановил метров за двести до места встречи. Так, на всякий случай. Что-то слишком много в последнее время непонятного творится.