Говоров вдруг почувствовал, что теряет голову. Так это всегда было, стоило рядом оказаться Тасе, ее рукам, ее губам. И она так жадно тянется к нему, и всего-то и нужно, что повалить ее на широкий кожаный диван…

– Подожди, подожди! – приказал он не то себе, не то ей, отстраняясь и вскакивая. – Подожди. Ну-ка, дай хоть посмотреть на тебя!

Глаза ее, эти глаза, от которых невозможно отвести взгляд…

И вдруг Говоров ахнул:

– Таська! А где коса?!

Она растерянно потрогала облако своих буйных кудрей, словно только сейчас вспомнила, что подстриглась:

– А, коса… Ах моя же ты коса, ты коса до поясá! Помнишь?

– Помню.

Говоров снова ринулся к ней, однако приостановился и невероятным усилием воли заставил себя сесть на стул, а не на диван рядом с Тасей.

– Я все помню, что с нами было.

А Тася заметила, что он посторонился, заметила!..

– Я знаю, я страшная, – сказала виновато. – Старая!

– Нет! – блаженно разулыбался Говоров, снова и снова лаская глазами любимое лицо.

– Я после контузии плохо слышу, – сказала Тася, и Михаил Иванович наконец обратил внимание, с какой странной медлительностью она произносит слова. – Считай, вернулась с того света… – Вздохнула, словно набираясь сил, и с болью спросила: – Мишенька, где Лиля? Мне Егорыч рассказал…

Егорыч?! А ведь ни словом не обмолвился! Как же он мог…

Хотя Егорыч еще не вернулся из отпуска. Телеграмму прислал – мол, заболел. Потому и не обмолвился.

– Лиля? – Помня о Тасиной контузии, Говоров чуть ли не кричал, подкрепляя свои слова жестами: – С Лилькой все хорошо! Она здорова! Выросла! В школу уже ходит! А сегодня…

– День рождения, – перебила Тася.

– Да, – кивнул Говоров.

Тася потянулась к нему, поцеловала:

– Миша, спасибо… Спасибо тебе, что ты не оставил мою дочку в детдоме! – Прижала его руку к губам: – Спасибо!

Говоров вырвал руку, схватил Тасю за плечи, заглянул в глаза:

– Так она же и моя дочь! Я ее очень люблю!

У Таси вдруг заметался взгляд, лицо сделалось испуганным, напряженным. И Говоров понял, почему!

– Ты… – с запинкой произнес он, – ты ради Лильки приехала? Ты ее забрать хочешь?

Тася отвела глаза.

Что ему сказать? Она приехала ради них обоих, ради этого мужчины, которого любила беззаветно, и ради той маленькой девочки, которую она знала всего два месяца. После встречи с Егорычем думала только о том, как они увидятся – все трое, и только об этом мечтала, опьянялась этими мечтами, но отчуждение, вдруг мелькнувшее в глазах Михаила, – только что жарких, любящих глазах! – отрезвило, как холодная вода, выплеснутая в лицо…

Все будет непросто. Все будет очень тяжело!

– Я хочу ее увидеть, – твердо сказала Тася. – Ты не можешь мне помешать.

– Увидишь, – кивнул Говоров, поднимаясь со стула.

Они прошли мимо изнемогающей от любопытства Руфины Степановны, и Говоров впервые не попрощался с ней, уходя домой.

Оказывается, Тася привезла подарок Лиле – куклу с такими же пышными, буйными кудрями, как у нее самой, и, пока автомобиль мчался из города по проселочной дороге, еще более ухабистой, чем шесть лет назад, Говоров поглядывал то на эту куклу, то на Тасины кудри, и втихомолку радовался, что пышные пряди заслоняют от него ее похолодевшее, побледневшее, отчужденное лицо.

– Люлька считает своей мамой Риту, – объяснил он. – Мою жену. Я ее даже в метрике так и записал.

Тася молчала. Молчала, как мертвая.

– Тасенька, ну я же тебя похоронил! – взмолился Говоров. – Я же не знал! Ну почему ты не объявлялась?! Все могло быть по-другому!

– Я была уверена, что дочка погибла и нас больше ничего не связывает, – наконец промолвила Тася.

– Эх! – с болью выдохнул Говоров, отворачиваясь к окну.