Что ещё? Что-то было. Не просто слово, что-то зримое и, опять же, фантастическое для земного мальчика Серёжи и вполне обычное для Кемрара Гели – инженера-пилота экспериментального…

Вот оно!

Конечно же!

Море на горизонте, сверкающее под солнцем. Только солнце не одно – их два. Первое, летнее, жаркое – высоко, чуть ли не в зените. И второе, медленно встающее над морем, вслед за первым, – маленькое, голубоватое, слепящее…

Система двойной звезды. Точно не Земля.

Кстати, о мальчике Серёже. Где он? То бишь, где его сознание? Здесь, в этом теле, только память и то кусками, а самого его нет. По крайней мере никто не требует освободить его голову, не бьётся в истерике и не трясётся от страха. Как уже было замечено, никакого раздвоения личности.

Так где же он, если я здесь?

На секунду я представил, как земной мальчик Серёжа открывает глаза и обнаруживает себя на другой планете в теле взрослого мужчины – инженера-пилота экспериментального звездолёта «Горное эхо» по имени Кемрар Гели. Н-да. Пожалуй, такого детская психика может и не выдержать. А может и выдержать – детская психика штука гибкая… Но всё равно – ужас.

«А твоя ситуация – не ужас?» – спросил я себя и тут же сам себе ответил: «Ты взрослый. А он ребёнок. Ему в тысячу раз хуже».

Конечно, если мы действительно поменялись сознаниями. Но может быть и совсем другой вариант. А именно: спасатели нашли на дне пропасти изуродованную машину и в ней мёртвое – мертвее не бывает – тело тридцатидвухлетнего инженера-пилота Кемрара Гели. Необратимая смерть мозга. Оживление невозможно. Медицина бессильна. Всё кончено.

– Серёжа, алё! Эй!

Голос Ильдара Хамзатовича возвращает меня в реальность. В эту реальность.

– Простите, задумался, – я улыбнулся.

– Задумался… Голова не болит, мыслитель?

– Вы уже спрашивали. Не болит.

– Кстати, о голове. Точнее, о твоих глазах. Ты же, вроде, очки носил?

– Э… ну да, носил, – не стал отрицать, хоть и не помнил этого.

– Близорукость, так?

Я молча кивнул головой.

– Сколько диоптрий было?

Вот же пристал…

«Минус пять на правом глазу и минус четыре с половиной на левом», всплыло в памяти.

– Минус пять на правом и четыре с половиной на левом.

– А сейчас?

– Что – сейчас?

– Очки же разбились? Мне тебя без очков доставили. Как ты видишь без них? Не похоже, что ты близорук, глаза не щуришь.

– И правда, – я сделал вид, что страшно удивлён. – Только сейчас понял, спасибо вам. Всё вижу! Отчётливо, как будто в очках! Надо же… – я покрутил головой, похлопал глазами. – Вижу!

Проверка зрения показала, что близорукость тоже прошла, словно её и не было. Более того, зрение стало таким, к какому я привык в прежнем теле – исключительно острым.

– Зрение – двести процентов, – сообщил врач-офтальмолог, которого звали Вячеслав Олегович. – Если не все триста. Большая редкость в наше время, между прочим. Встречается у кочевых народов, диких племён, горцев… Людей, далёких от цивилизации, в общем.

– Очередные чудеса, – пробурчал Алиев, когда я, не напрягаясь, назвал буквы в последней строчке проверочной таблицы. Сначала глядя правым глазом, затем – левым. – Может такое быть? Хотя бы теоретически?

– Теоретически… – Вячеслав Олегович покачал головой. – Я сам проверял зрение у этого молодого человека пару месяцев назад. Помнишь? – он посмотрел на меня.

Я не помнил, но утвердительно кивнул головой.

– Близорукость. Причём прогрессирующая. Хоть и медленно, но всё же. А тут… Нет, наверное, история медицины знает подобные случаи, но мне они не известны.

– Не мальчик, а какой-то сплошной феномен, – сказал начальник госпиталя. – Пять суток назад был на волосок от смерти и – на тебе. Полностью здоров. Ещё и близорукость исчезла. Такое впечатление, что организм нашёл и пустил в ход какие-то внутренние скрытые резервы. Причём такие, о которых мы можем только мечтать. Про механизм запуска этих резервов я и вовсе молчу – тайна за семью печатями.