Мы сделали несколько широких кругов над авиабазой, меняя высоту и скорость. Потом сели на прежнее место – так же легко, как взлетели.

– Выключаю антиграв, – сказал Нодия.

Вернулась привычная тяжесть, остановился винт. Нодия открыл двери.

– Отличная машина, – сказал Фидель, когда все вышли и оказались на бетоне аэродрома. – И название мне нравится, – он похлопал меня по плечу.

– Подарок от советского народа и правительства лично вам, команданте, – сообщил я. – Что такое гравилёт? Это – свобода от силы тяжести. А что такое Куба? Это тоже свобода. От гнёта империализма. Поэтому символично, что первый серийный гравилёт будет принадлежать вам.

– Большое спасибо, – перевёл Хосе слова Фиделя. – Это очень щедрый подарок. Кубинский народ и лично я не забудем этого.

Ладонь у Фиделя была твёрдой, рукопожатие крепким.

– Будут ещё гравилёты, – пообещал я. – Это только первый. Однако у нас просьба.

– Какая?

Я рассказал о нашем намерении полететь завтра в Пуэрто-Рико на гравилёте.

– Он вернётся к вам в тот же день, – пообещал я. – Обратно мы полетим на обычном самолёте.

– Вы просите у меня мой гравилёт, чтобы слетать в зубы к американцам? – спросил Фидель с непроницаемым лицом.

Начинается, подумал я. Надо было сначала слетать, а потом дарить. Эх, говорил же Леониду Ильичу, что я не дипломат. Нет, не послушал.

– Это тоже будет символично, – сказал я. – Подумайте сами. Исторический визит советской научной делегации в Пуэрто-Рико – страну, которая во всём зависит от США, и на чём? На первом в мире гравилёте, подаренном СССР Фиделю Кастро! Да их там всех корёжить будет от зависти.

– Ну да, ну да, – хитро усмехнулся Фидель. – А с чего это исторический визит советской научной делегации случился именно в Пуэрто-Рико? Не с того ли, что именно там расположен известный радиотелескоп, столь необходимый советской научной делегации? Американский радиотелескоп, какого нет у Советского Союза? Это насчёт зависти. Но я тебя понял, Серёжа, и вижу смысл в твоих словах. Пожалуй, я соглашусь. При одном условии.

– Слушаю, – сказал я обречённо.

– Сыграем в волейбол, – предложил Кастро. – Выиграем мы – полетите в Пуэрто-Рико на обычном самолёте. Выиграете вы – гравилёт на завтра ваш. Нас, кубинцев, шестеро: я, Хосе и четверо охранников. Вас, русских, больше, но, думаю, не все способны выйти на волейбольную площадку.

– Выйти-то я способен, – пробормотал Владимир Алексеевич Крат. – Но вот сыграть…

Братья Стругацкие переглянулись и оба качнули головами. Отрицательно.

– Подъём переворотом и разгибом на турнике я, пожалуй, ещё сделаю, – сказал Борис Натанович. – Если предварительно сбросить десяток килограмм и как следует размяться. Всё-таки у меня был когда-то второй разряд по спортивной гимнастике. Но волейбол…

– Максимум, что могу я на том же турнике, – сказал Аркадий Натанович, – это дембельский уголок. Что до волейбола – солидарен с братом. Пас.

– Что такое дембельский уголок? – спросил Кастро.

– Потом покажу, – пообещал старший Стругацкий.

– Борис, Антон? – я посмотрел на свою охрану. Сам я играл в Кушке, правила помнил и был уверен, что справлюсь.

Охранники синхронно кивнули, соглашаясь.

– Ещё трое, – сказал я.

Нодия и Сергеев шагнули вперёд.

– Играл когда-то, – сказал лётчик-испытатель.

– Можно попробовать, – поддержал механик.

– Ещё один нужен, – сказал я и посмотрел на Зиновия, молодого сотрудника советского посольства, всюду нас сопровождавшего.

– Была ни была, – сказал тот. – Играю.

Игра состоялась вечером, когда спала жара, здесь же, на базе.

К этому времени нам подобрали спортивные трусы, майки и кеды. В судейское кресло на вышке уселся один из кубинских лётчиков с авиабазы, который, как выяснилось, играл в волейбол в юности и хорошо знал правила. Я хотел по этому поводу заметить, что надеюсь на честное судейство, но промолчал, чтобы не обидеть хозяев.