И так – из номера в номер, изо дня в день, из недели в неделю – и нет конца, нет краю этому кошмарному блудословию!

А передовицы! А военные реляции!

Опять стоит взглянуть только на одни заголовки, на одни аншлаги: “Вперед!” – “Начало конца!” – “Они хотели войны – они получат смерть!” – “Польша будет бита!” – “От победы к победе!” – “Польша разгромлена наголову!” – “Цепной собаке империалистов Антанты нанесен сокрушительный удар! Красные штыки твердо стоят на страже мировой революции и исполнят свой долг перед III Интернационалом до конца! Гром наших орудий вселяет ужас в сердца буржуазии всего мира!”

А там опять “ноты”, опять воззвания, опять протесты: “Мы шлем протест к рабочим всего мира! Поляки воскресили времена инквизиций, ознаменовали неслыханными зверствами оставление Луцка! Третий Интернационал не должен оставлять безнаказанными эти злодеяния!” – И не лопаются бесстыжие глаза и не становится колом распутный язык!

А среди всего этого, из глубины этого балагана, раздается от времени до времени наигранно-медлительный, то спокойно поучающий, то сурово распекающий бас Горького. Ведь нужно же ему показать, что он, невзирая на все свои хвалы “рабоче-крестьянской” России и ее властям, “не закрывает глаза на отрицательные явления”.

И вот вам на страницах этой самой “Правды” – горьковская “Беседа о труде”.

“Что такое рабочий? Это человек, который взял бесформенный кусок той или иной материи и создает вещи и орудия прекрасной формы и огромной полезности… Каждая вещь – воплощение человеческой энергии… Это – неоспоримая истина. А если так, то казалось бы, что рабочие должны понимать культурное значение своего труда и то, что сокровища страны стали теперь собственностью их же… Но и до сего дня у нас все еще не понимают этого. «Нам все равно, это не наше», – говорит самарский дикарь, ломая в Петрограде превосходную мебель на топливо. А дикарь пензенский уничтожает вещи в Самаре… Кроме того, есть и другое отношение, это отношение глупых хвастунов, которые, ломая и разрушая, самонадеянно говорят, что они могут сделать лучше того, что они ломают… Национальное имущество разрушается и исчезает из нашего обихода со страшной быстротой…”

Так вещает Горький. И, слушая такие рацеи, всякий Уэллс должен понять, сколь мудр и объективен он.

“Дикари… Глупые хвастуны, говорящие, что они могут сделать лучше…” “Национальное (!) имущество разрушается со страшной быстротой…”

Правильно, товарищ Горький, правильно! Но неужели и впрямь вы не можете “сделать лучше” все то, что “ломаете и разрушаете?” Как же это так? Три года хвастаетесь на весь мир о своих “планетарных деяниях”, и вдруг такое внезапное смирение, такое порицание “глупым хвастунам” и такая строгая нотация, и кому же? – тем самым бедным “дикарям”, что только и слышат от вас: “Бей, грабь, ломай, ори, хвастайся!”

Впрочем, подобные вольности разрешаются в “Правде” только знаменитым беллетристам и поэтам: Горькому, Князеву, Малашкину, Гастеву, Филипченко… Мы-то, конечно, знаем только Горького да Князева из всей этой честной компании, да разве виноват Малашкин в нашей буржуазной отсталости от века! Посмотри-ка, что разрешается этому самому Малашкину! Он пишет в своем стихотворении “Портрет Ленина”:

и “Правда”, разбирая с величайшей серьезностью его “новые достижения”, только за одно немного журит его – за излишнее подражание Уитману. Он дерзко спрашивает о Ленине:

и “Правда” с истинно идиотской наивностью замечает: “Прямого ответа на этот вопрос поэт не дает…” – а затем расшифровывает дерзкого “поэта”: “Поэт только намекает, что такой вопрос мог родиться в низких душах рабов, которые, изничтоженные величием фигуры Ленина, шипя, уползают во мглу, подобно кобрам…”