Этот звук – полагаю небезосновательно! – составляет значительную часть удовольствия (хотя немногие респонденты откровенничают, подобно мне).

– Совершенно так, – сказал яйцеголовый. – Я умудрился совершить должностное преступление и получить личную выгоду из служебного положения.

Пришлось уточнить:

– Из положения преподавателя музыки?

– Именно так.

– В муниципальной школе?

– Абсолютно верно.

– Выгоду?

– Да.

Хотелось пошутить: "Вы стырили моток басовых струн и сплели гамак себе на дачу? Или изготовили бронированный корсет в подарок тёще?" Вместо этого я проговорил:

– Забавно.

– Не верите?

– Как вам сказать… не то чтобы не верю, но имею основания сомневаться. Если не считать выгодой бесплатные ученические концерты.

Мой визави опять засмеялся. Он смеялся своеобразно: негромко, прикрывая рот ладонью. Если бы он был девушкой, я бы назвал такой смех кокетливо-стыдливым (девушкам неприлично хохотать громко). Однако мой новый знакомец был мужчиной (по всем вторичным половым признакам), и я назвал его смех воздержанным.

Мужчина радовался и смущался одновременно, а потому прятал свою радость от окружающих.

Я подумал, что так может смеяться взломщик сейфов (потешаясь над законом) или… преподаватель музыки – не желая обидеть ученика. Учащийся всегда бывает чувствителен к насмешкам (даже самым беззлобным). Мастер уверен в своей правоте, в своём внутреннем стержне (а если нет стержня, то нет и Мастера). Чужие насмешки его не трогают. Ученик обязан огладываться на окружающих, прислушиваться. Он живёт с тонкой кожей, и ему легко сделать больно.

Конец ознакомительного фрагмента.