– Пусть он остается! – крикнул Надоеда, наскакивая на Рауфа, словно щенок. – Пусть! Пусть! Он научит нас, как быть дикими! Дикими!

Он в восторге закувыркался по полу и принялся что есть силы драть когтями и без того уже измочаленную повязку на голове.

– Весьма неприятные новости, – сказал доктор Бойкотт, глядя на мистера Пауэлла поверх очков. – И боюсь, из ваших слов я так и не понял, как подобное могло случиться.

Мистер Пауэлл нервно переступил с ноги на ногу.

– Ну-у… Если честно, мне очень не хотелось бы во всем винить Тайсона, – ответил он. – Тайсон, в общем-то, славный малый… Но, насколько я понимаю, в пятницу вечером он не заметил, что в вольере восемьсот пятнадцатого внизу отошел кусок сетки и образовалась дыра, через которую восемьсот пятнадцатый сумел среди ночи проникнуть к соседу – семьсот тридцать второму.

На этом мистер Пауэлл умолк, как бы намекая, что ему нечего сказать. Однако доктор Бойкотт продолжал смотреть на него, не соглашаясь с намеком, и после паузы мистер Пауэлл продолжил:

– В общем, после этого на двери вольера семьсот тридцать второго сломалась пружина замка, и обе собаки вышли наружу.

– Но если бы дверь была закрыта как следует, – сказал доктор Бойкотт, – она в таком положении и осталась бы. Поломка пружины ни на что не могла повлиять. Эти двери сами по себе не открываются.

У мистера Пауэлла горели уши от смущения и стыда. В такое положение нередко попадают молодые офицеры, которые из робости, неопытности и неуместного почтения не решаются задавать неприятные вопросы своим старшим годами и тертым жизнью подчиненным, а потом сами оказываются вынуждены отвечать на те же вопросы вышестоящим начальникам.

– Я тоже думал об этом, – сказал он наконец. – Но пружина действительно сломана. Тайсон мне ее показывал.

– Вы уверены, что он не сам ее испортил?

– Не понимаю, зачем бы ему делать это, шеф.

– Затем, например, что в субботу он понял, что накануне неплотно притворил дверь, – с нескрываемым раздражением проговорил доктор Бойкотт, демонстрируя младшему коллеге, что тот и сам мог бы до этого додуматься.

– Наверняка утверждать нельзя, – сказал мистер Пауэлл. – Но если он сам ее сломал, он ведь никогда в этом не сознается, верно?

Он полагал, что подобный ответ избавит его от дальнейшего развития этой темы.

– А вы его спрашивали? – поинтересовался доктор Бойкотт.

– Ну, именно так вопрос я не ставил…

– Говорите толком – да или нет?

Доктор Бойкотт совсем спустил очки на нос, но зато поднял брови. Мистер Пауэлл на миг пожалел, что в реальной жизни, в отличие, скажем, от шахмат, нельзя просто сдать партию – и тем самым отправить просчеты, приведшие к поражению, в историю.

– Ладно, как бы то ни было, – снова заговорил доктор Бойкотт с видом страдальца, который вынужден искать выход из безнадежной ситуации, созданной чужой некомпетентностью, – обе собаки выбрались наружу через вольер семьсот тридцать второго. Что произошло дальше?

– Дальше, судя по всему, они пробежались по всему виварию, потому что в отделе определения беременности оказался перевернут ящик с мышами…

– Полагаю, вы сообщили об этом Уолтерсу? – осведомился доктор Бойкотт таким тоном, словно предполагал услышать в ответ новые откровения безалаберности и легкомыслия.

– Конечно сообщил, первым делом, – ответил мистер Пауэлл, хватаясь за возможность вернуться к бесстрастно-деловому тону, как если бы его компетентность и профессионализм ни на миг не подвергались сомнению.

– Рад это слышать, – парировал доктор Бойкотт, очерчивая этой фразой, как художник-импрессионист – одним мазком, множество не требующих уточнения вещей, которые он вовсе не был рад услышать. – Итак, как же они покинули здание? И в какую сторону убежали?