Оказавшись на той стороне, Надоеда тотчас побежал к будке:

– Рауф! Рауф, давай просыпайся! Человек-пахнущий-табаком оставил мою голову нараспашку. Я сейчас объясню…

Мгновением позже его снесло с ног – Рауф прыжком вылетел наружу и сразу бросился к дверце. Мощные челюсти рванули и сотрясли проволочную сетку, и небрежно задвинутый шпингалет (который Тайсон, отвлекшись на оклик приятеля, второпях не задвинул до конца) с лязгом выскочил из проушины. Рауф же шарахнулся прочь, тараща глаза, точно его разбудили посреди очень скверного сна.

– Что?.. – спросил он затем. – Человек-пахнущий-табаком?.. Или те, в белых халатах?.. Нет, только не они, ведь еще совсем темно, правда? Еще не время лезть в воду, нет, только не вода, я драться буду, правда, я их укушу, я их порву, я их… р-р-р-р… – Тут он замолчал и с удивлением оглянулся на Надоеду. – Эй, а ты-то здесь как оказался?

– Оказался… показался… сетку поддел, всего-то делов. А знаешь, через два участка от нас жила престарелая дама, так у нее в двери была специальная дверца для кошек. Захотят – войдут, захотят – выйдут, так и шастали днем и ночью. Но попробовали бы они заглянуть ко мне в садик, уж я-то их бы…

– Надоеда, у тебя кровь течет!

– Рауф, лунный свет, дверь… Я же тебе сказать шел – у меня в голове запиралка выскочила, и все нараспашку. А человек-пахнущий-табаком и не заметил. Ну как объяснить, чтобы ты понял? Дверь была как стена. А теперь она как одна сплошная дырка. Ой! Голова болит!..

Надоеда вдруг сел и принялся ожесточенно скрести «шапочку», но она была сделана крепко и не поддавалась когтям.

Рауф хмуро смотрел на него при свете луны, но помалкивал.

– Моя голова, – пробормотал наконец фокстерьер. – Человек-пахнущий-табаком поджег ее своими спичками. Чувствуешь, воняет паленым?

– Это когда же он?

– А все пока я спал. Белые халаты положили меня на стеклянный стол, и там я заснул… Мухи что-то разлетались сегодня, прямо удержу нет. Это из-за жары, даже в саду дышать нечем… Пойду-ка я спать. Но, Рауф, если вдруг появится грузовик…

Надоеда зевнул и улегся на пол.

Рауф, поднявшись, начал обнюхивать фокстерьера и лизать его мордочку. Удивительное дело, но Надоеде словно поднесли нюхательную соль – прикосновение и запах друга тотчас вернули пса к реальности.

– Сетка качается! – сказал он, резко вскидываясь и садясь. – Дверь, Рауф! Дверь! Вот зачем я к тебе пролез! У тебя в вольере дверь не закрыта!

Эльзасец прекратил выть. Некоторое время единственным звуком в виварии был редкий стук капель, срывавшихся из водопроводного крана и падавших на выпуклый край перевернутого ведра под ним.

– Мы можем выйти в эту дверь, Рауф!

– А зачем?

– Рауф, но нам, может, удастся отсюда выбраться!

– Они все равно поймают нас и притащат обратно. Собаки должны слушаться людей. У меня никогда не было хозяина, но я все равно…

– Рауф, вспомни свои мучения! Все, что ты перенес!

– Все собаки рождаются на мучение. Этот мир вообще скверное место для животных.

– Рауф, мы им ничем не обязаны! Мы им ничего не должны! Они нам не хозяева!

– Но природа собаки… законы нашего племени…

– Дерьмо небесное, дай мне терпения! – рассердился Надоеда. – Меня уже обнюхивает псина с раскаленным докрасна носом! Грузовик, сюда едет грузовик!.. – Зашатавшись, пес свалился в солому, но тотчас поднялся. – Рауф, нам надо бежать! Нам обоим! Наружу! За дверь!

– Там, за дверью, нас может ждать еще что похуже, – пробормотал Рауф, вглядываясь в сумерки бетонного застенка.

Надоеда конвульсивно стискивал челюсти. Ему требовалось отчаянное усилие, чтобы заставить покалеченный разум соображать в заданном направлении.