Герт хотел иметь такого друга, который хотя бы изредка брал за него груз выбора между плохим и хорошим. Если раньше Герт строил малодушный план выторговать у Олэ свободу только для Фейли, то теперь понимал, что приложит одинаковые усилия ради спасения и её брата.

Так Герт описал бы свои мысли и чувства в этот момент, если бы его кто-то спросил. И, скорее всего, промолчал об одной постыдной детали во внутреннем портрете.

К этому восхищению прямотой Блича и лёгкостью, с какой он разрешал моральные дилеммы, жажде, чтобы Блич был рядом, как друг и советчик, для которого всегда стоит выбор между добром и злом, а не злом и злом ещё большим, парадоксально примешивалось желание, чтобы однажды перед Бличем такой выбор всё-таки встал. Чтобы сверстник хотя бы раз испытал то же самое, увидел жизнь той, какой её видят такие непонятные ему люди. И пусть придёт та же тоска на сердце, когда осознал, что кому-то в любом случае придётся плакать, и это будут слёзы хорошего человека, а не лицемерные рыдания ростовщика. То же противное понимание, что сделал гадкое, и никакого облегчения, что, поступи иначе, было бы ещё хуже.

Герт не желал Бличу ничего плохого. Он просто хотел, чтобы Блич был его настоящим другом. А друзья должны понимать. Пока сверстник из народа Теней даже вообразить не может ситуации, без которых немыслима жизнь человека – плохая, несовершенная жизнь в не самом совершенном мире, но другой у нас нет, – между ними всегда будет дистанция.

Герту стало так грустно от своих мыслей, что он опустил голову. И тут же забыл печаль.

Тень Фейли шагала рядом, положив руку его тени на плечо.

Рыцарь был недоволен мальчиком. Мальчик мог то же самое сказать о рыцаре. Зачем мужчина с таким упорством лепит из него того, кем он никогда не станет? Да будь ты хоть семи пядей во лбу в каждой из восьми рыцарских добродетелей, всё равно золотые шпоры тебе не светят, если кровь твоя недостаточно благородна. Только совершив подвиг на войне, можно заслужить эту честь. А какие ему, худому и не самому храброму ребёнку, подвиги? Надо смотреть правде в глаза. Бросивший семью отец никогда не был воином, в роду матери никогда не было воинов, так откуда взяться бойцовскому духу!

Впрочем, есть один путь… Да нет, бред! Одно дело – воспитывать, заботиться; другое – официально усыновить, передать рыцарское звание. Никто не станет так делать.

– Опять ты попался на детский бросок! Почему, Олэ?

Наверное, потому что я ещё ребёнок. Логично, да?

– Я… я не знаю.

– Зато я знаю. Ты слишком пристально смотришь ему в глаза и не видишь, что делают его ноги.

– Может, вернёмся к фехтованию?

– Борьба – неотъемлемая часть боевого фехтования.

В новой схватке мальчик-сирота одерживает всё-таки победу, но получает лишь выговор от учителя.

– Это подлый приём! Рыцари так не поступают!

– У нас во дворе все так дрались.

– Пререкаемся, юный сквайр?

Во дворе было легче. Там ты знал, за что дерёшься – за уважение сверстников, за то, чтоб не говорили плохо о матери, – и искренне ненавидел задиру. А здесь? Как повалить мальчишку намного сильнее тебя, да ещё к тому же которого совершенно не за что бить? Он добрый, он благородный, он не злится на соперника даже после грязных приёмов.

Вот был бы на его месте один урод из народа Теней. Сволочь, заразившая Чумой родной город.

Внезапно для мальчика исчез противник. Осталась только его тень.

Он борется не с противником, он сражается с его тенью. А противник… так, лишь приложение к ней.

Резкое сближение, выход на бросок – нет, меня не прведешь. Это было обманное действие, а настоящий приём твоя тень выдала быстрей, чем ты его применил.