От ужаса у меня подгибались колени, но даже когда я приблизилась к жуткой пасти почти вплотную, хёгг не пошевелился. Дыхание зверя оказалось сухим и уже почти не различимым. Порадовавшись, что пасть приоткрыта, я выгребла слегка подтаявший снежный ком и сунула на серый язык дракона. Как раз между двумя клыками, способными перекусить меня пополам.

И тут же отпрыгнула в сторону. Вжалась в стену, ощущая, как течет вдоль спины холодный пот.

Хёгг не пошевелился.

Снова приблизившись, я скатала еще комок, засунула в пасть зверя. И еще. И снова. Пока ящик не опустел. Чудовище не двигалось. И, кажется, уже не дышало.

– Не умирай, – отчаявшись, протянула я. – Дыши, ну же! Ты можешь! Ты точно можешь сделать еще один вдох, слышишь? Ты обязан его сделать! Ну пожалуйста! Слышишь меня? Попытайся! Не смей умирать, понял?!

Бесконечно долгое мгновение ничего не происходило. А потом хёгг слабо сглотнул. Часть снега вывалилась наружу, но часть он все-таки проглотил. Крылья вяло трепыхнулись. Я же подпрыгнула и, выскочив наружу, нагребла еще один ящик снега. Пыхтя, как груженый паровоз, втащила его в пещеру, насыпала и налила лекарств. На такую тушу, как это чудовище Карнохельма, надо целый вагон снадобий!

Надеюсь, хёгг не захлопнул пасть!

Но нет. Драконий язык – бледный, в сером налете, по-прежнему безжизненно лежал меж клыков. Дальше я катала комья, засовывала в пугающую глотку, снова катала и снова засовывала!

– Давай же, глотай, – бормотала я. – Ты сможешь, слышишь? Еще разочек! Ну ладно, два разочка… Глотай, ну же! Не знаю, что я делаю, мне очень страшно, но у нас с тобой нет выбора, понимаешь? И ты не такой уж безобразный… глотай, прошу тебя!

Я несла всякую чушь, подбадривая себя болтовней и с трудом удерживая торжествующий вопль, когда хёгг все-таки сглатывал! Ему это давалось с трудом, мучительная судорога пробегала по длинному телу и дугой распирала грудную клетку. Но он все же глотал!

Еще несколько ящиков, полных белых ледяных комков, исчезли в утробе чудища. Я окончательно взмокла и так устала, что ноги начали дрожать. А когда ящик вывалился из рук, поняла, что пора сделать передышку. Сколько снега я сумела затолкать в нутро хёгга?

Зверь так и не двинулся с места, даже глаза не открыл, но я слышала его вдохи – тяжелые и редкие. Но они были!

Мое тело тряслось от нервного потрясения и усталости. Разворошенные угли почти погасли, и в пещере стало ощутимо холоднее. Из последних сил я нагребла кучу, свалила сверху остатки тряпок. И, завернувшись в шубу, легла на золу. Лучше я стану похожей на ведьму из моих детских сказок, чем замерзну во сне.

Проваливаясь в тяжелый, нервный сон, успела подумать, что надо было поесть… Но сил на то, чтобы встать, уже не осталось.

Глава 7

…Свет лился откуда-то сверху – голубовато-желтый, теплый, какой-то летний. И его лучи мягко обрисовывали фигуру сидящего рядом со мной мужчины. Высвечивали контур широких плеч, рельеф груди и ребер, ткань штанов и босые ноги. Обводили золотом голову и пряди темных волос, подчеркивали ровный нос, упрямый подбородок, чувственные губы и родимое пятнышко на щеке.

А вот глаза прятались за светом. И взгляд незнакомца – тоже.

Но я точно знала, что он меня рассматривает. Впрочем, на кого еще можно смотреть в моем собственном сне? А в том, что это сон, я совершенно не сомневалась. Ощущение было странным, я понимала, что происходящее нереально. И в то же время… это отличалось от обычных мутных сновидений. А незнакомец рядом казался до пугающего… живым!

Я так явно ощущала его тепло, его запах – легкий, свежий, пряно-мужской, его дыхание. И его пристальное внимание. Взгляд, скользящий по моему лицу, изучающий его пристально и остро, опускающийся ниже – на вырез грязного платья, на обнаженное плечо, на складки шубы до места, где меховые полы открывали колени. Тоже грязные, кстати. И сбитые. В ссадинах и синяках.