Эйден услышала, как Коман в телефоне недовольно засопел.

– Как это – дельфины вынесли? А ты в документы его заглядывала? Он, вообще, платежеспособный? – спросил Коман. В том, что он задаст подобные вопросы, Эйден нисколько не сомневалась.

Коман был верен себе. Для него деньги всегда являлись выдающейся материей. Даже в период жесточайшего курортного кризиса, когда змей распугал всех гостиничных клиентов, мысли Комана сохраняли прежнее устойчивое направление, неизменно связанное с извлечением прибыли.

– Не думаю, что он платежеспособный, – с неохотой ответила Эйден, хорошо понимая, что она сейчас вызовет у Комана бурю негативных эмоций, – когда дельфины выбросили его на берег, он был совсем без одежды. Спрашивать в подобной ситуации про деньги или документы было бы нелепо с моей стороны.

– А что он говорит? Как объясняет тот факт, что оказался в открытом море? – Коман спросил с нескрываемым раздражением.

– Никак не объясняет. Я думаю, что он моряк, случайно выпавший за борт своего корабля, но…

– Что, но?

– У него кожа совершенно незагорелая, белая. Ты видел когда-нибудь незагорелых моряков?

– Может, он в трюме работал мотористом каким-нибудь? – раздражение Комана достигло критической точки. Он не мог понять – зачем Эйден взяла полоумного постояльца.

– Нет, Коман. Он не моряк. Моряки другие.

– А, кто же он тогда? Водоплавающий лебедь в образе человека? – съязвил Коман.

– Я не знаю, – ответила Эйден с той интонацией, с которой стараются дать понять, что разговор уже исчерпал себя.

– Я сейчас приеду, – буркнул в телефон Коман, – возьму у тебя часть продуктов по закупочной цене для дайверов. Ну и посмотрю заодно на твоего морского прохиндея.

В телефоне прозвучали протяжные гудки. Эйден сделала недовольную гримасу.

Коман приехал, когда Юнг уже поел. Две тарелки ухи из размороженного хека подняли ему настроение.

По достоинству была оценена и речная жареная рыба, поданная Эйден на второе. Понравился Юнгу и сладкий чай. Морской как-то сразу подобрел. Его бледное лицо порозовело.

Коман широкими шагами вошел в столовую, назвал свое имя и протянул Морскому руку для знакомства. Юнг очень неловко ответил на приветствие.

– Два часа назад его принесли к нам в бухту дельфины. Я тебе рассказывала, – Эйден пришла на помощь своему постояльцу.

Коман в свойственной себе раскрепощенной манере подошел к окну, присел на старый деревянный подоконник, скрестил руки на груди и громко рассмеялся.

– Ты кто такой? – спросил Коман Юнга, сильно повышая на него голос.

Юнг от неожиданности вздрогнул и покраснел, как будто он совершил нечто предосудительное.

– Видишь ли, – интонация Комана смягчилась, – без паспорта мы не можем тебя поселить. Может, ты незаконный мигрант или, чего доброго, преступник, скрывающийся от возмездия.

На это было трудно возразить чем-то существенным.

– Я не помню, забыл, – только и нашел чем ответить Юнг.

Эйден хотела было снова заступиться за своего Морского. Она старательно вспоминала пример, когда человек терял память после какого-нибудь несчастного случая. Пример как-то не находился, и Эйден, закусив губу, теребила пальцами тесемки на своей тенниске.

– Я думаю, что тебе, Эйден, не следует его поселять, чтобы не создавать себе проблем. Пусть он идет своей дорогой, – Коман оглянулся и махнул рукой в открытое окно.

Его взгляд невольно пришелся на стоящего под окном невысокого полного человека в белом, свободного покроя летнем костюме и широкополой соломенной шляпе.

Сквозь мощные линзы больших круглых очков человек с любопытством смотрел на Комана и красноречивым жестом показывал, что ему нужно войти.