– Дух, – прошептал К. Догадка окрепла. – Так сложно дышать… он здесь? Кто он?

– Открывай дверь, – велел призрак. – И все узнаешь.

Вот, значит, как? Пироги, пляски, а теперь холодная смердящая прорубь. И бросили без предупреждения, и давят на голову, и твердят: «Ныряй» – без тени милосердия. Нет, К. был готов. Был, вот только, как ни пытался, не видел смысла становиться зрителем паскудных извращений. Нуждался он совершенно в ином. Две странные, бессмысленные картинки ему уже подсунули… нужно еще? Он покачал головой, не скрывая сомнения.

Глаза старика опять загорелись, как на кухне, где украли свет ламп, – и два сердитых ожога вспыхнули прямо у К. в сердце. По сухим губам пошла трещина усмешки.

– Ну что ты? Замысла иного тут нет и быть не может. Не зли.

Замысла? И правда, похоже, разозлился он не на шутку. Оттого, что вот так внезапно идет не по плану задуманное им «хождение по мукам»? Выглядело как недурное наказание, учитывая содеянное К. в прошлом. Выглядело… заслуженным завершением скитаний в прошлом. Но К. упрямо дернул плечами и чуть отступил, опасаясь, что его опять схватят, словно щенка, и швырнут, а то и пропихнут куда-то. Ну нет.

– А где в твоем замысле смысл? – напрямик спросил он. Походит он по мукам, походит… да только не по чужим. – Нужно-то мне от тебя иное, а это… к чему?

Призрак молчал, точно давая шанс отступиться, поддаться, забрать вопросы назад. Смотрел, мерцали алмазы на его кресте. И под взглядом этим К. не мог не признаться хотя бы себе: не все в его упрямстве диктовалось простой логикой сыщика, нуждающегося в именах, не в зрелищах. Предательски, спонтанно им овладел скользкий страх, который толкает не бить или бежать, но лишь беспомощно застыть. Так боятся не прыгнувшего, но еще достижимого для выстрела тигра, а гадюку, обвившуюся уже вокруг ноги. Старик хочет застать Василиска. Не просто застать – показать все, что это чудовище безнаказанно делало, вкрадываясь в ночные кошмары и обращая их явью. Заставить лицезреть – вот так, не имея возможности вмешаться, переживая то, что раньше лишь воображалось…

– Ты ничего иначе не поймешь подлинно, – шепнули ему наконец.

– Я и так понимаю, – как можно тверже, но и как можно миролюбивее возразил он. – Нет, не так, я представляю, ощущаю все мучения этого… – Он сглотнул, потерялся и повторил: – Кто это сделал? Назови его, и давай покончим. Мне будет что сделать далее.

Стук в ушах прошел. Тишина там, в комнате, все еще была густой, густой до дрожи: что с мальчиком? Но упасть в ужасную фантазию о его гибели К. не успел: цепи духа звякнули, словно в разочаровании.

– Покончим… Ты хочешь развенчания или подтверждения, но этого мало. – В душу опять уставились грозные глаза. – Мы пришли за правдой, а она здесь, вся правда только здесь и сейчас, и ты вот-вот сложишь ее из частей. – Тон еще остыл, резанул. – Если, конечно, в действительности готов к ней, а не тратишь впустую мое время!

К. и сам уже потихоньку жалел, что заговорил так малодушно и упрямо одновременно. Будто мальчишка; нет, барышня; нет – Нелли и не подумала бы топать ножкой, не пустилась бы с высшим созданием в капризы: «Я буду делать так, а не эдак». Он облизнул губы, снова принялся ладонями щупать бока и плечи, опустил глаза, силясь просто выиграть немного времени и овладеть собой… но тут что-то изменилось в самом воздухе, и руки его сами упали, а тело заныло, будто налитое свинцом. Коридор, прежде темный, но все же четкий, стал заполняться туманом. Стены задрожали и надвинулись. По ним пошла какая-то ледяная взвесь.