БАБКА. Дык… я смотрю… лицо че-то знакомое.

МАШИНИСТ. Хоть вы не врите, бабушка! Старая, а туда же! Вы мне в матери годитесь, а врете. У меня мамаша вашего возраста.

БАБКА. Че-то знакомое лицо…

МАШИНИСТ. За ложные показания уголовное наказание, учтите.

БАБКА. А лицо знакомое.

МУЖИК. Бабка, я не ваш. (Машинисту.) Уймись, я не ихний. Я ничейный. (Помолчав.) Я и лег… с этого…

МАШИНИСТ (взвизгнув). Да уж не с пяти рублей! Мозги тут пудрит рвань всякая!

МУЖИК. Да я и сам под твой поезд не лягу теперь. Ехай.

БАБКА. Знаю это лицо!

МАШИНИСТ. А вы учтите! Я старух всегда уважал! Они мне в матери годятся! Они много видели, перестрадали! А вы тем самым унижаете свое старушечье достоинство, заступаясь за зловредного бродягу. Он бродит без дома, без дела.

БАБКА. Нет, граждане, че вы сердитесь? Я извиняюсь, конечно, что совпало. Сараюшка ведь завалилась, дык я его в сенцы пока что поставила. У меня и курочка там зимует, там тепло, в сенцах. Ну а он че, козлик, свирепый вообще-то, стал не пускать. И обратно в сараюшку не хочет. Ну ладно, не хочешь обратно, тогда пусклй. А он никого не пускает – ну Клыковы придут или хоть Тапкины. Он их в домик ко мне не запускает. И он, главное, не со зла это! Он подумал беречь меня… От Клыко-вых-то! (Смеется как девчонка.)

МАШИНИСТ. Гражданка, вы из какого века?

БАБКА. Дык… с этого.

МАШИНИСТ. Чего вы тут про козла плетете?

БАБКА. Дык убег же… темно, холодно… Че теперь делать? Он, видать, подумал…

МАШИНИСТ. Козел ничего думать не может.

БАБКА. Ой, ты-то как узнал? Он тебе говорил, может он думать или не может?

МАШИНИСТ. А еще старая.

БАБКА (Мужику). Вот они и говорят – ты его заколи.

МУЖИК. А их какое дело?

БАБКА. И Клыковы. И хоть Тапкины. Все разом. А он обиделся и убежал.

МУЖИК. Понятное дело…

МАШИНИСТ. Сейчас он что-нибудь умное скажет. Послушайте его.

МУЖИК. Козел… он… вернется…

МАШИНИСТ. Ха-ха-ха!

БАБКА. Ой, правда? И я так же думаю!

МУЖИК. У меня брат в деревне живет…

МАШИНИСТ. Ага, ага, слушайте его! Может, у тебя и мамаша цела?

МУЖИК. Я сирота.

МАШИНИСТ. И брата у него нету. У него ничего нету.

МУЖИК. Он в деревне живет, как вы. Он в скотине понимает.

БАБКА. И я так думаю!

МУЖИК. Если с ним хорошее обращение, он… сам поймет…

БАБКА. Хорошее. Пускай в сенцах стоит, раз так.

МУЖИК. Ему главное… он поймет…

БАБКА. Поймет! Поймет! (Машинисту.) Поймет!

МУЖИК. Он же вам не для мяса, а для души.

БАБКА. Ой, спасибо вам!

МУЖИК. Вы даже не переживайте теперь. Козел придет.

БАБКА. Спасибо вам, спасибо. А то че я тут одна найду.

МУЖИК. Могу поискать, если скажете.

МАШИНИСТ. О! О! Видал! А помирать кто будет?!

МУЖИК. Ты и будешь!

МАШИНИСТ. Он бродяга, мамаша, он ходит без дома, без дела.

БАБКА. Дык без дела ни один человек не пойдет…

МАШИНИСТ. А он пойдет! Ему завидно стало, что люди едут, вагончики блестят, тепло, светло, чаек, путешествие, детишки, как котятки, дремлют, люди все… кучками… покуривают в тамбурочках, вагон-ресторан сверкает… Вот он и пошел.

МУЖИК. Все врет!

МАШИНИСТ. Он идет! Все едут, и никто уже ехать не может, раз он идет.

МУЖИК. Врет все, врет, брешет!

МАШИНИСТ. Ходит, мамаша, он ходит!

БАБКА. Дык всегда ходили. Раньше шли… еще тогда, помещик еще был. Всегда ходили.

МАШИНИСТ. О, сравнила. Те угнетенные.

БАБКА. И ничо не угнетенные. Шли себе да шли. Молочка попьют, хлебушка…

МАШИНИСТ. Значит, опять бродяги.

БАБКА. И ничо не бродяги. Шли люди, на мир смотрели. Мир красивый же.

МАШИНИСТ. Что ж красивого, помещик!

БАБКА. Чо они, на помещика смотрели? Они на мир смотрели. А его же и выгнали, помещика-то. И всегда ходили… и в ту войну ходили, и потом ходили, и когда немец опять ходили… Чуть мир приболеет – сразу идут, или так идут, смотрят, чтоб мир стоял… и всегда ходить будут, чтоб мир стоял и стоял.