В центре, между флангами, генерала Августаса Меллона не было. Очевидно, ночью ему пришлось отступить. Ли Меллон был разбит. Библиотекарша, не отрываясь, смотрела на нас. На глазах у нее выросли очки.

– Не может быть, – говорил Ли Меллон. – Этого просто не может быть.

– Может, он был полковником, – сказал я. – У южан было много полковников. Полковник – тоже хорошо. Ну, южный полковник и все такое. Полковник, как там его, жареных цыплят [11]. – Я пытался его успокоить. Ничего в этом страшного нет – потерять генерала и найти вместо него полковника.

Даже майора или лейтенанта. Разумеется, я ничего не сказал ему о майоре и лейтенанте. А то бы он заплакал. Библиотекарша смотрела на нас.

– Он сражался в битве за Уилдернесс. Он был великий человек, – сказал Ли Меллон. – Он одним ударом снес голову капитану янки.

– Это недоразумение, – сказал я. – Они его просто пропустили. Произошла ошибка. Сгорели какие-нибудь бумаги или что-нибудь в этом роде. Тогда было много путаницы. Наверное, так и вышло.

– Именно, – сказал Ли Меллон. – Я знаю, что в моей семье был генерал Конфедерации. Не могло не быть генерала Меллона, сражавшегося за свою страну… за прекрасный Юг.

– Именно, – сказал я.

Библиотекарша потянулась к телефону.

– Пойдем, – сказал я.

– Сейчас, – сказал Ли Меллон. – Ты веришь, что в моей семье был генерал Конфедерации? Поклянись, что веришь. В моей семье был генерал Конфедерации!

– Клянусь, – сказал я.

Я читал у библиотекарши по губам. Она говорила: «Алло, полиция? Тут у нас водевиль».

Мы выскочили из библиотеки и побежали по городу, прячась среди улиц и домов Сан-Франциско.

– Поклянись: до конца своих дней ты будешь верить, что Меллон был генералом Конфедерации. Это правда. Чертова книжка лжет! В моей семье был генерал Конфедерации!

– Клянусь, – сказал я, и эту клятву я сдержал.

Старый дом, куда я поселил Ли Меллона, оказался, как ни странно, вполне пристойной резиденцией для генерала Конфедерации из Биг-Сура – генерала, который только что с успехом провел небольшое сражение в кустах у тихоокеанского побережья.

Дом принадлежал обаятельному дантисту-китайцу, но в прихожей часто шел дождь. Дождь проникал внутрь сквозь разбитые окна на крыше, затапливал прихожую и коробил паркет.

Появляясь в доме, дантист первым делом надевал поверх костюма синий комбинезон с нагрудником. Он держал его в каморке, которую мы называли «инструментарием», хотя в ней не было никаких инструментов, кроме висевшего на крюке комбинезона.

Дантист-китаец надевал комбинезон для того, чтобы собрать плату. Это был его мундир. Наверное, в другие времена он был солдатом.

Мы показывали ему дыры в крыше, из которых шел дождь, лужи и длинные подтеки по всей прихожей и кухне, но он отказывался в ответ на это совершать какие бы то ни было телодвижения.

– Поди ж ты, – философски говорил он, после чего спокойно направлялся в «инструментарий», снимал фартук и вешал его на крюк.

В конце концов, это был его дом. Чтобы купить его, дантисту-китайцу пришлось выдернуть тысячи зубов. Очевидно, ему нравились лужи, а мы не возражали против низкой платы.

Это было несколько лет назад – задолго до то, как Ли Меллон устроил себе в Сан-Франциско штаб-квартиру, в старом доме уже обитала очень интересная группа поселенцев. Я жил на чердаке в одиночестве.

Комнату прямо под чердаком занимал бывший учитель музыки шестидесяти одного года от роду. Он был испанец, и вокруг него, словно флюгер вокруг железного прута, вращались традиции и устои Старого Мира.

Он был кем-то вроде управляющего. Он взял на себя ответственность так, как кто-нибудь другой подобрал бы на улице мокнущий под дождем пиджак, решив, что он вполне подходящего размера, и если его высушить, будет смотреться вполне по моде.