– Нет, – сказала Элайн.

– Бич Меллонов. Каждые десять лет он воплощается в громадную собаку. Ну, ты знаешь: «То были следы не зверя и не человека, но великого и ужасного Бича Меллонов».

– Серьезная причина, – сказала она.

Мы забрали мешки с продуктами и сквозь дыру в кухонной стене втащили их в будку. Коты провалились в кусты, как книги в приемные окошки библиотеки. Пройдет несколько минут, и голод вернет их нам, как прилежных классиков: «Деревушка», «Уайнзбург, Огайо» [32].

– Что делать с аллигаторами? – спросила Элайн.

– Оставим до вечера. Пусть побудут в машине, – сказал Ли Меллон так, словно багажник был самым подходящим для аллигаторов местом. – Я столько месяцев мечтал об этой минуте. Лягушки увидят, что человек – вершина творения на этой куче дерьма, и они смирятся.

Элайн оглядывалась по сторонам; свет Биг-Сура играл в ее волосах, и они превращались в красивую калифорнийскую мелодию.

– Очень интересно, – сказала она и тут же стукнулась головой о потолок. Я бросился ее утешать, но в этом не было необходимости. Она ударилась несильно. По сравнению с череподробильными катастрофами, которые происходили под этими перекрытиями, ее столкновение было лишь любовной лаской.

– Кто это строил? – спросила она. – Фрэнк Ллойд Райт [33]?

– Нет, – сказал я, – Фрэнк Ллойд Меллон.

– Он что, тоже архитектор?

Ли Меллон подвинулся ближе и, нелепо ссутулившись, стал осматривать потолок. Он напоминал врача, который проверяет пульс у мертвого пациента. Я обратил внимание, что стою так же ссутулившись, как и Элайн. Нас согнуло знаменитой Потолочной Дугой Ли Меллона, на которую во времена инквизиции следовало бы получить патент.

– Немного низковато, – сказал он Элайн.

– Да, пожалуй, – сказал я.

– Ты скоро привыкнешь, – сказал Ли Меллон Элайн.

– Я в этом уверен, – сказал я.

– Я тоже, – сказала она.

Ли Меллон достал из мешка бутылку вина, мы вышли на веранду и выпили за закат солнца. Солнце переломилось, как бутылка пива в воде. Мы отражались в мелководье, словно в обломке египетского стекла. Каждый из двух кусков бога Ра утаскивало привязанным к нему лодочным мотором в 60 лошадиных сил.

Вино оказалось темным ризлингом под названием «Братья Вент», и оно быстро кончилось.

– Где мы будем спать? – спросила Элайн. Я повел ее к машине, забрал оттуда сумку, и мы пошли к стеклянному дому мимо огорода, укрытого рыболовной сетью.

– Что это? – спросила она.

– Огород, укрытый рыболовной сетью.

Мы вошли в стеклянный дом, и она посмотрела на пол.

– Мотоцикл? – спросила она.

– Некоторым образом, – сказал я.

– Ли Меллона? – спросила она.

– Да.

– Ах-хха. – Она кивнула головой.

– А здесь уютно, – сказала она, опуская руки. Потом она увидела Библию. – Священник!

– Именно. Я посещаю Нудный Институт Библии и учусь на церковного привратника. Сейчас я на преддипломной практике в напской городской больнице. Скоро у меня будет своя церковь. Я в отпуске. Каждое лето езжу сюда на воды.

– Ах-хха, – она кивнула головой.

Элайн села туда, где я сплю, посмотрела на меня снизу вверх, потом медленно опустилась спиной на спальный мешок.

– Это твоя кровать, – сказала она, не спрашивая.

На моей постели не было родео. Ни лошадей, ни ковбоев, ни повозок. Ничего, кроме спального мешка. Это казалось диковатым, точно на всех постелях мира обязательно должны были быть родео.

Я выглянул в окно и увидел, как по тропинке к дому идет Ли Меллон. Я махнул ему, чтобы уходил. Он остановился, бросил на меня взгляд, дернул подбородком, как полагается генералу Конфедерации, и ушел обратно сквозь дыру в кухонной стене.