– Человекам положено однажды умереть. Умирает тело, душа же, всё помнящая и весь окружающий мир узнающая, переходит в мир иной. Что скорбеть? Всё равно не миновать того, что Промысл Божий нам уготовил. Временной скорби последует радость вечная.

– Батюшка Михаил, а правда, что венчанные супруги после смерти вместе будут? – спросила хорошенькая прихожанка.

Лицо священника расплылось в улыбке.

– А как же! Тому свидетельство – житие муромского князя Петра и его княгини – поселянки Февронии. Супругов ещё при жизни хотели разлучить, считая оскорбительным низкое происхождение княгини. Но свято почитавший таинство Брака князь предпочёл разлуке с любимой женой отказ от княжества и изгнание.

– И они умерли? – огорчилась девушка.

– Вовсе нет! – успокоил её батюшка. – Милостью Божией князь Пётр и княгиня Феврония вернулись в Муром, где правили, как чадолюбивые отец и мать: всех равно любили, принимали странников, одевали нищих, кормили голодных. Они дожили до глубокой старости и завещали похоронить себя в одном гробе. Однако наказ не был выполнен. После того как Пётр и Феврония в один день предали свои чистые души в руки Божии, им сделали отдельные гробы и похоронили врозь: Петра – внутри города, в соборной церкви Пречистой Богородицы, а Февронию – за городом, в женском монастыре. Только наутро люди увидели, что их гробы пусты, а тела обретаются в едином гробе, который они повелели для них истесать. Их снова переложили и разнесли по разным церквам и снова наутро обрели их в едином гробе. На этот раз уже никто не посмел прикоснуться к святым телам…

Таисия Петровна недоверчиво посмотрела на батюшку, но тот усмехнулся в окладистую платиновую бороду:

– Я расскажу одну историю. Всё это я видел своими глазами. А верить тому или нет – воля ваша.

Моего дедушку звали Леонтием, а бабушку – Устиньей. Сколько помню, жили они душа в душу, от самого венчания и до самого скончания верность супружеской клятве хранили.

Когда мне исполнилось восемь годков, дед неожиданно заболел, слёг и больше не поднимался. Когда он уже стоял на пороге вечности, пригласили из храма священника для совершения таинств Исповеди, Причащения и Елеосвящения, и вскоре дед в мирном духе отошёл ко Господу. Усопшего омыли тёплой водой, облачили в новые одежды и положили в гроб, скрестив на груди руки и вложив в них погребальный крест. Покойник лежал, как говорят в таких случаях, «красивый» или «как живой». Даже я совсем не боялся его, хотя понимал, что это уже не мой дед, которого я любил бесконечно и с которым проводил всё свободное время.

Бабка Устинья ещё больше постарела от горя. Она не отходила от гроба, беззвучно молилась и всё плакала, плакала. Я не знал, как её утешить, и просто, стоя рядом, гладил по плечу.

Гроб поставили посреди горницы перед домашними иконами. Вокруг гроба собралась многочисленная родня. Все ждали священника, чтобы он совершил заупокойное богослужение.

Дальше всё произошло так неожиданно и быстро, что никто не успел испугаться. Усопший вдруг открыл глаза, сел и, повернув лицо к бабушке, ровным спокойным голосом произнёс: «Из дома никуда не уходи. Я уже видел наше жилище. Скоро приду за тобой», – и снова опустился в гроб…

Боже милостивый, что тут началось!!! Кто-то вопил, что дедушка Леонтий вовсе не предал дух и надо немедленно бежать за фельдшером. Кое-кому понадобился нашатырь. Иные вне себя бросились вон из хаты на свежий воздух. Только бабушка оставалась сидеть так же невозмутимо, и я стоял рядом как громом поражённый. Все притихли, когда вошёл отец Григорий. Кто-то из родни дрожащим голосом сообщил: «Батюшка, Леонтий вроде как живой. Он только что поднимался и разговаривал…»