– Прекращай истерить, Миз! Ты уже действительно не маленькая. Марш ко мне домой и пасти Сенечку моего. Писать не давай. Полная свобода действий. Можно всё. Грызть провода. Разливать кофе на клавиатуру. Рвать когтями бумагу. Можешь даже помочиться на черновики. А я вернусь к Мими. Почитаю, что Агата завязала в узлы, а потом будем притворять её фантазии в реальность. Не отвлекайся. Не спи. Не ешь. Если проворонишь пророка, то точно следующие пару тысячелетий будем каркать все втроем… если будет где каркать. Я быстро. Одна лапа там, другая уже рядом с тобой.

А Сеня похмелялся. Зажав в руке, спёртый его бывшей в пивном баре, высокий пивной стакан, теперь полный пенного, он размахивал второй рукой и декламировал Есенина.

Война мне всю душу изъела.

За чей-то чужой интерес

Стрелял я в мне близкое тело

И грудью на брата лез.

Я понял, что я – игрушка,

В тылу же купцы да знать,

И, твердо простившись с пушками,

Решил лишь в стихах воевать…[5]

Сеня приложился к стакану и ополовинил его в один большой глоток. Сыто срыгнул и взмахнул рукой, ставя финальную точку в декламации. Допил пиво и широко расставив ноги, как другой поэт революции громогласно повторил: «Я понял, что я – игрушка.» Замолчал, в задумчивости почесывая свободной рукой ягодицу и буркнул себе под нос: «А вот и фиг! Я понял, что я – не игрушка!».

Он подошел к столу и нажал кнопку включения компьютера.

«Не успеваю! Сейчас начнет вещать! Помогите!» – проорала в эфир Мизери, влетая в форточку и сбивая пророка с ног. Он сделал шаг назад, и его нога поехала по расплёсканному во время чтения вслух пиву, а голова встретила мокрый пол глухим ударом об него. Сеня зачем-то зевнул и закрыл глаза.

– Бинго! Полежи милый, полежи! Мы тебя потом хвостами отмашем. Полежи, а я пока огляжусь, а то мало ли что. Вдруг успел снова мир встряхнуть.

Смазанной тенью Миз пронеслась по рабочему столу, пролистывая бумажный ворох. Щелкнула мышью и поводила курсором по монитору, рассматривая историю вхождений. За её спиной глухо завозился на полу пророк и кошка засуетилась, судорожно сворачивая окна.

– Кошка играет с мышкой, а мышка блин… хреново. Нет, кошка читает инет. Еще хреновей. Сеня соберись. Кошка не твоя, да и хоть бы твоя. Но она шарится по твоему компу, как по своему… Сеня, ты допился. Ага, поздравляю. Горячка белая. Точно. Кошка же белая! А говорили белочка. А она кошечка. Кошечка пришла.

Сене, наконец, удалось принять вертикальное положение, и он на всякий случай перекрестился:

– Говорила тебе мама: «Сеня, не пей никогда. Алкоголь – отрава для ума», – парень еще посмотрел несколько секунд на свой оживший кошмар и повернулся к выходу, продолжая не внятно бормотать, – трезветь. Немедленно. Уже кошки, читающие с монитора, мерещатся.

Только когда за хлопнувшей дверью раздался шум льющейся воды, Мизери выдохнула. И в этот момент на столе материализовалась Люци.

– Где мой?

– В душе, – сохраняя полную невозмутимость муркнула Мизери.

– Отлично. Отлично. Ищем фото.

– Какое фото?

– Пляж. Мост. Река. Сеня с одноклассниками.

– Это? – белая кошка повела мордой, указывая на стену.

– Оно. Роняем, как только он выключит воду, и ты линяешь к Одину. Белая ты наша горячка, – захохотала Люцы.

– Откуда ты… всё. Молчу.

Вода перестала шуметь и обе кошки прыгнули на стену, сбивая с неё фотографии. С верхней, упавшей снимком вверх в потолок смотрел юный Сеня в обнимку со своими друзьями. Хлопнула дверь ванной и Мизери растворилась в воздухе. Люци задрала заднюю лапу и начала вылизываться.

– Люци?? Ты здесь никого не видела? – кошка прервала умывание и медленно повернулась к хозяину, всем своим видом выказывая недоумение. – Прости, было бы странно, если бы ты мне ответила. Что ты уронила?