Немцы в округе, понятное дело, пронюхали, что у них в лесу поселился русский и черепа варит. Смотреть на меня стадами ходили – якобы мимо шли. Иногда в дом заходили – поговорить им хотелось, – пиво с собой приносили.

«Ребята, – говорю, – вы к нам давайте! У нас места знатные, зверя много!» – «Денег нет».

Для немца «нет денег» – это не тогда, когда в кошельке и вправду смерч, а тогда, когда хочется купить еще что-нибудь, но жалко. Привыкли к достатку. Приехал старичок на «мерседесе» и жалуется: пенсия, мол, маленькая. Тебя бы, думаю, по местам боевой славы провезти – по деревням нашим. Там пожалуйся! На сей раз в плен не возьмут – на месте линчуют.

Обратил, кстати, внимание, что немцы, побывавшие в России, относятся к ней с большим уважением. Даже если в плену побывали. Очень любят наших бабушек, очень не любят наши дороги. Разделил с ними мнение. Однажды разговорился с одним тамошним ветераном о войне – тема для немцев больная. «Почему с такой мощной армией вы войну продули?» – «А мы города занимали. Ваши-то все сразу в леса подались. Не побежишь же за ними! Время подошло – из лесов и вышли. Не будешь ведь в городе сидеть да ждать, пока хозяева разбираться придут, – вот и отступили. А вообще – правильно вы нас тогда». Кончаются такие разговоры чаще всего слезами и тостами за вечный мир и дружбу. Да и можем мы в мире-то жить – раз уж смеемся друг над другом.

Черепа поднадоели изрядно. Хоть и вареные, а все-таки. В общем, ударился в пасторальную романтику и сельский труд: пошел в батраки. Стал ухаживать за коровами, в поле работать. Так понравилось, настолько втянулся, что и не заметил, как оговоренный срок работы подошел к концу. Говорим вечером на завалинке, наблюдая немецкий закат: «Слушай, мне ж завтра уезжать!» – «Да ну?! Оставайся!» – «Нет, не могу. Хватит с меня вашей романтики».

Взгрустнул хозяин. Потом встрепенулся: «Знаешь что? Покупай корову!» Я, правда, испугался. «Ты чего, – говорю, – совсем устал? Давай уж и седло сразу приладим! Здорово меня дома встретят: от самой границы довезут с коровой. На скорой-то». – «Не, ты не понял. Смотри: покупаешь у меня корову – я тебе выписываю сертификат. Ты получаешься ее собственник. Корова-то здесь пусть остается – я за ней ухаживать буду. Молоко от нее получать. Мол, беру ее у тебя в аренду – проценты тебе идти будут. А ты за ними приезжай в любое время – заодно и подработаешь».

Ну, и настолько меня вся эта затея впечатлила своей оригинальностью и простотой, что я согласился: купил себе очаровательную коровищу бельгийской какой-то породы. Местные совсем обалдели: странные русские не только черепа варят, но еще и коров скупают. Хутор стоит вдали от другого жилья, так я его «Остров коровищ» прозвал. Тут моя коровушка, тут мои сокровища сельскохозяйственные.

Так и ездил потом некоторое время на этот самый «Остров коровищ» – и работал, и с людьми хорошими общался, и просто жизнь узнавал. Интересная она, жизнь. Бывает, даже веселая. И слава Богу.

Дебил стоял на остановке и приставал к каждому встречному, стремясь обнять и расцеловать.

Глупая улыбка, слюни, сопли, бессвязное мычание – порядочные прохожие в ужасе отшатывались. Особо благочестивые, издалека приметив паренька, готовили монетку-другую и, увертываясь от объятий, брезгливо подавали, стремясь попасть в раскрытую ладонь счастливого дебила. Привокзальные завсегдатаи – панки, бомжи и прочие сливки общества – веселились вовсю, иногда подбадривая паренька и освистывая тех бюргеров, кому не удалось не испачкаться. Кто-то из холеных прохожих проронил что-то вроде: «Таких раньше у нас подальше отвозили, они порядочным людям жить не мешали». Под «раньше», судя по вздохам и возрасту, подразумевалось старое доброе время тридцатых-сороковых. Паренек ничего не знал ни о тридцатых, ни о сороковых. У него были свои заботы. Какие-то особые, одному ему ведомые. И довольно серьезные. Не зря же он вдруг иногда садился у фонарного столба и начинал плакать, развлекая веселую, но заскучавшую вокзальную публику.