Н-да… Дня ей было мало для таких дел!

– Не связывайся, вот, возьми, – протянула я тарелку с нарезанным квадратиками пирогом.

– Нет. Я должна сама, – произнесла она тоном комсомолки из старого кино про колхоз или великую стройку.

– Ну, сама так сама, – согласилась я. – Расскажешь потом, что из этого получилось. – Мне уже стало и в самом деле интересно.

– Обязательно расскажу, – пообещала Танька.

На следующий день я пришла к Татьяне около двух часов дня, взъерошенная, как воробей после драки. Мы опять что-то не поделили с мужем, и вместо похода в театр вышла безобразная ссора. Я порвала билеты, кинула их на пол и отправилась к Танюхе заливать горе чаем. Танька открыла дверь, и вид её представлял собой полную противоположность моему. Я вздёрнутая, она в воду опущенная. Я красная, она бледная. Я наряженная для похода в театр, она в застиранном халате и растянутой кофте.

Танька, похоже, ничуть не удивилась моему вторжению. Она сделала вялый приглашающий жест и посторонилась, давая мне пройти. Мы прошествовали в кухню, Танька поставила чайник на плиту и достала из шкафа аккуратно нарезанный пирог. Я принялась в красках описывать, какой скандал мне сейчас пришлось пережить из-за какой-то ерунды. Татьяна слушала, кивала, но вид её оставался грустным, бледным и безучастным. Я обратила внимание, что, несмотря на выходной день, она снова одна в квартире. Прервав свои излияния, я поинтересовалась причиной её плохого настроения.

– Этот козёл не стал есть пирог, – сообщила она убитым голосом. – Я всё сделала, как положено, а он не стал.

Чтобы как-то утешить Танюху я принялась громить предрассудки похлеще преподавателя научного атеизма советских времён. Попутно задала жару всем мужикам на свете, которые только и умеют, что расстраивать своих жён, и больше ни на что не способны. Танюха слегка приободрилась, принялась подсмеиваться над моим красноречием. Она заварила чай, налила его в бокалы, один из которых был с трещиной, другой основательно надколот по верху, и пододвинула мне треснутое блюдо образца пятидесятых годов с красиво выпеченным пирогом.

– Угощайся, – предложила она. – Вчера пекла. Ночью.

Я откусила кусок, и чуть было не выплюнула его обратно. Пересилив себя, я всё же проглотила откушенное, а остальное есть не стала, сделав вид, что увлеклась разговором, а после вообще постаралась занять свои руки чем-нибудь. Например, гаданием по книге перемен, а то эти карты надоели уже до икоты!

Мы провели прекрасный вечер за разговорами, чаепитием, гаданием, разглядыванием и комментированием картинок в модном журнале за тысяча девятьсот заплесневелый год. Было очень весело! Потом я пошла домой, так и не найдя в себе сил сказать Танюхе правду.

Панёк не стал есть пирог не потому, что он подлый изменник. Просто пирог был жутко противным и источал неприятный запах, но гадалка Ленка кое в чём всё же была права: они действительно спустя какое-то время развелись. Мальчик спустя полтора года после их развода тоже родился, только родился он не у Танюхи, а у меня. Я нарекла его Мирославом, ибо он был тем, кто принёс мир в нашу неспокойную, взбалмошную семью. Мы с мужем и дочкой так и называем его с рожденья: Мирослав, а бабушки, тётя и первая учительница упорно зовут его Мишенькой…

Так что гадалка оказалась и впрямь хорошая, сильная. Правда, не совсем точная.

Обдумывая этот рассказ, я уже несколько раз успела горько пожалеть о том, что Лемони Сникет не родился чуточку позднее и не дожил до наших дней. Моя героиня на самом деле вовсе не моя, а его. Девка-горёвка, тридцать три несчастья, ходячая неприятность… Именно такие и многие другие подобные эпитеты сами просятся на язык, когда получше начинаешь узнавать Киру, мою очаровательную юную подругу.