– Такое здесь любят, – сказала Нелли и снова бросила резкий взгляд на Эванз – она кашлянула. – Любят разлучать. – Кроссман поначалу говорила в полный голос, но теперь перешла на шепот. – Надзирательницы все как одна – строгие и бездушные. Еще надзирательницы очень любят наказывать.

– И многих – заслуженно, – вставила Дженнифер Тафт.

Нелли обернулась на Тафт, стоящей по правое плечо, и спросила ее:

– Чем же дети могут заслужить голодовку и карцер? Ты вообще, в своем уме?

– Тем, что плохо работали, – ответила Тафт. – И вообще, в данный момент, пренебрегая режимом, мы заслуживаем карцер не меньше этих тунеядцев. Я собираюсь лечь спать и вам, советую, того же.

Мы проводили Дженнифер до кровати. Она сначала обернулась и вопросительно поглядела на сестру, сидящую на краю моей постели, затем, так и не дождавшись ее поддержки, демонстративно легла.

– Мать с нами была слишком строга, – рассказала Дороти. – Миссис Лафайет – чистый ангел.

– Миссис Лафайет не самая плохая надзирательница. – Тори одобрительно покачала головой. – Есть миссис Милн – она надзирательница крыла мальчиков, вот там сущее чудовище. Бедные мальчишки.

– Только и слышно, как они плачут и кричат, – шептала Нелли. – Миссис Милн самая строгая. Она даже запрещает мальчикам разговаривать с нами. Здесь вообще нужно быть очень осторожным с разговорами.

– Почему? – удивилась я.

– Высказывать свои мысли вслух, порою может быть очень опасным, – сказала Нелли. – Это грозит карцером и ударами плеткой. А может и чем пострашнее.

– Кстати, – вспомнила Аманда. – А где Винсент? Дороти, ты как-то с ним разговаривала. Куда он подевался?

– Я не знаю, – ответила Дороти Тафт. – После того как он появился весь в синяках, я больше его не видела. Вот уж месяц как. Может он в лазарете?

– В лазарете с синяками не лежат, – покачала головой Нелли. – А вдруг его усыновили?

– Не говори ерунды! – обозлилась Дороти и отвернулась.

– Я лишь предполагаю.

– А что плохого в усыновлении? – удивилась я. – Разве это плохо? Мне кажется, это очень даже хорошо, когда ребенок живет в семье.

– Только вот это совсем не правда! – произнесла Дороти. – Вряд ли мистер Данкан отдает детей в семьи. Скорее всего, он просто скрывает, что здесь могут побить до самой смерти. В это мне верится больше.

– Неужели так можно обращаться с детьми? – ужаснулась я.

– С сиротами – можно, – ответила Нелли. – Мистер Генри Данкан – директор, рассказывал нам, что исчезнувшие дети отправились туда, где всегда тепло и где фрукты растут прямо на деревьях. Но мне что-то слабо в это верится. Думаю, эти дети уже умерли.

Умерли?!

– Палма как то рассказала, – вспомнила Нелли, – что подслушала разговор людей в белых халатах.

– А кто они, эти люди в белых халатах?

– Никто не знает, – уныло ответила Нелли. – Палма рассказала, что однажды ночью, эти люди забрали Беверли, а когда вернули, через несколько часов, она уже ничего не помнила. Палма говорит, что люди в белых халатах, вырезали ей часть мозга.

– Но зачем? – Я вспомнила миссис Гухтер. В ее зловещем молчании была виновата лоботомия. – Кому нужен мозг несчастной девочки?

Тогда Нелли рассказала, что здесь происходят странные вещи и если кто-то из детей начинает догадываться о них, к нему приходят люди в белых халатах и отнимают у него воспоминания. Если ребенок начинает видеть больше, чем это положено, за ним приходят люди в белых халатах и после, этот ребенок уже становится совсем другими. Он ничего не помнит. Он странно разговаривает.

– После этого, – добавила Нелли, – ребенок напоминает чучело. Мы так их и называем.

Я некоторое время молчала, но затем с моих губ невольно слетело слово: