Стекло, конечно, разбилось. Зазвенели, посыпались осколки.

– Вот невезуха! – Кондрацкий даже ногой с досады топнул и побрел на свое место с видом заключенного, ожидающего смертной казни.

Людмила Сергеевна, наверное, еще в коридоре почувствовала неладное. За много лет работы в школе нюх у нее развился стопроцентный на всякие там неприятности. Поэтому в кабинет она вошла уже с сердитым выражением лица и не прогадала.

Дверь шкафа зияла ей навстречу незастекленным провалом, словно выбитым зубом, а на полу поблескивали осколки.

– Чья работа? – негромко спросила она, но с такой интонацией, что у тех, кто послабее духом, мурашки побежали по коже.

Но ни один человек не проронил ни слова.

– Значит, молчать будем? – Людмила Сергеевна уперлась руками о крышку стола, немного подалась вперед и, за одно мгновенье словно увеличившись до великанских размеров, нависла над классом. – Будем хранить имя героя в тайне? И сам герой, конечно же, тихонечко отсидится на месте. Потому как понятия не имеет, что такое смелость.

Кондрацкий скрипнул зубами, но не шелохнулся.

– Значит, никто ничего не скажет?

– Я скажу! – Шурик не то, чтобы поднялся, подпрыгнул со стула и увидел, как впервые за шесть лет на него обратились взгляды всего класса.

А Кондрацкий, так тот просто покрошил его на части одними глазами. Вжик! вжик! вжик! – и нет больше Шурика.

– Это я разбил.

– Ты? – Людмила Сергеевна сразу уменьшилась до своих обычных размеров, мотнула головой, будто пыталась развеять странное наваждение. – Ну-ка, иди сюда, Усков!

Шурик невозмутимо дернул плечом, вышел к доске и снова повторил:

– Это я разбил.

Людмила Сергеевна посмотрела на него очень-очень пристально, тоже дернула плечом, только недоуменно.

– И как же тебя угораздило?

– Я на голове стоял, – выпалил Шурик, – махнул ногой и случайно попал в шкаф.

– Ты… что? – Людмила Сергеевна придвинулась поближе к Шурику, зачем-то потрогала руками собственные уши (может, проверяла, на месте ли они). – На голове стоял?

– Ну, да! – спокойно подтвердил Шурик и встал на голову.

Точнее, попытался встать. Но лишь завалился на бок, опрокинул учительский стул и сбил пяткой принадлежности для черчения, висящие под доской.

– Вот видите! – произнес он назидательно, сидя на полу и потирая одной рукой ушибленную спину, а другой указывая на учиненный погром.

– Вижу! – Людмила Сергеевна согласно кивнула и отступила к столу. – Ты, Усков, садись-ка на место! – она перевела взгляд на потрясенно молчавший класс. – А ты, Кондрацкий, возьми швабру, совок и осторожно собери стекляшки!

Шурик неторопливо шагал к своему месту и по-прежнему чувствовал на себе многочисленные взгляды. Разные. Восхищенные, изумленные, непонимающие, осуждающие и один сердитый. Кондрацкого.

А после уроков возле раздевалки Шурика, направлявшегося к дверям, окликнула сама Видова.

– Эй, Усков! У тебя пуговица на пиджаке оторвалась!

– Знаю! – буркнул Шурик, не оборачиваясь, и прибавил шаг.

Разговаривать с Видовой – это тебе не на голове стоять. Тут ТАКАЯ смелость нужна!

Аня с Паньшиным возвращались из школы вместе. Хотя жили в противоположных направлениях и на разных расстояниях. Паньшин – возле самой школы (повезло!?), а Ане минут пятнадцать до дома пилить.

Иванова с ними увязалась. Потому как жила в той же стороне, что и Аня. Но, главное, потому как предпочитала находиться в курсе всего происходящего. А между Аней и Паньшиным явно что-то происходило. Иначе, спускаясь по ступенькам школьного крыльца, они бы не намекали изо всех сил Ивановой на то, что в попутчиках абсолютно не нуждаются. Но целеустремленная, напавшая на след Иванова на их намеки не обращала внимания. Она еще и вцепилась в Анин локоть, чтобы случайно не отстать и не потеряться по дороге.