– Твоя очаровательная сестра, твоя Жизель. У нее были такие аккуратненькие маленькие сисечки.

Джон закрыл глаза, сцепил зубы, шумно сглотнул, чтобы подавить рвотный рефлекс.

Он слушал ждущего киллера, слушал тишину и через какое-то время понял, что на той стороне связь отключили.

Попытался позвонить звонившему, набрав *69, но безуспешно.

На широком ночном столике между двумя кроватями стояли две лампы. Минни оставила свою включенной, на меньшем из двух режимов мощности, гибкую ножку распрямила, чтобы конус направлял неяркий свет в потолок. Среди прочего, и Наоми это действовало на нервы, маленькая девочка боялась летучих мышей не только оттого, что они вцепятся ей в волосы и поранят кожу на голове. Она боялась, что летучие мыши сведут ее с ума и остаток жизни ей придется провести в дурдоме, где не дают десерта. В данном случае Минни опасалась не летучих мышей, пусть в таком положении лампа служила для их отпугивания.

Обе лежали на груде подушек и могли видеть как забаррикадированную дверь, так и стул.

Хотя их родители выставляли к своему потомству многочисленные требования, детей не заставляли укладываться в постель в определенный час, при условии что вечернее время не тратится на телевизор и видеоигры. Однако от них требовалось принять душ, умыться, одеться и сесть завтракать с родителями в семь утра, чтобы в семь сорок пять приступить к домашним занятиям.

И только по субботам им разрешалось спать сколько угодно и завтракал каждый когда хотел. Разумеется, если та тварь в зеркале была такой враждебной, как предполагала Минни, они могли не дожить до субботы и, соответственно, остаться без завтрака.

– Может, нам сказать маме и папе? – предложила Наоми.

– Сказать что?

– Что-то живет в нашем зеркале.

– Ты им и скажи. Надеюсь, в дурдоме тебе понравится.

– Они поверят нам, если увидят.

– Они не увидят, – предсказала Минни.

– Почему не увидят?

– Потому что оно не хочет, чтобы они его видели.

– Так может быть в книге, а не в реальной жизни.

– Реальная жизнь – тоже книга.

– И что это означает?

– Ничего это не означает. Так оно и есть, ничего больше.

– И что же нам делать?

– Я думаю.

– Ты уже думала.

– Я все еще думаю.

– Грецкий орех! Почему я должна ждать, пока какая-то восьмилетняя девчонка решит, что нам делать?

– Мы обе знаем почему, – ответила Минни.

Стул под ручкой дверного шкафа не выглядел таким крепким, как хотелось бы Наоми.

– Ты ничего не слышала?

– Нет.

– Ты не слышала, как поворачивается ручка?

– Ты тоже не слышала, – ответила Минни. – Ни сейчас, ни те девять раз, когда думала, что слышишь.

– Не я думаю, что стая летучих мышей унесет меня в Трансильванию.

– Я никогда не говорила ни о стае, ни о том, что меня унесут, ни о Трансильвании.

Тревожная мысль пришла в голову Наоми. Она поднялась с подушек и прошептала:

– Под дверью щель.

– Какой дверью? – прошептала в ответ Минни.

Наоми повысила голос:

– Какой дверью? Стенного шкафа, разумеется. Что, если оно вылезет из зеркала и проскользнет под дверью?

– Оно не может выйти из зеркала, если только ты не попросишь.

– Откуда ты знаешь? Ты всего лишь в третьем классе. Я проходила программу третьего класса – скука жуткая – и уложилась в три месяца, но не помню урока о тенях, живущих в зеркале.

Минни помолчала.

– Я не знаю откуда, но я знаю. Одна из нас должна его пригласить.

Наоми вновь откинулась на подушки.

– Такого никогда не случится.

– Пригласить можно по-разному.

– В смысле?

– Например, если слишком много на него смотреть.

– Мышка, ты просто все выдумываешь.

– Не зови меня Мышкой.

– Ты все равно выдумываешь. Ты не знаешь.

– Или если ты заговоришь с ним, задашь вопрос. Это еще один путь.