И, наверное, – он прав!
Когда я рассказал всю эту историю своему старому другу – видному ученому мирового масштаба академику нашей национальной Академии Лукьяну Ивановичу Анатычуку, он вдруг сказал, что, когда буквально пару лет назад ему за рубежом делали очень сложную операцию, он пережил (и тоже в деталях запомнил) очень похожую ситуацию.
А будучи не только большим ученым (не боюсь такого определения), но и тонкой поэтической натурой, свои ощущения и мысли он выразил в стихах, где есть такие слова:
Вот такие три примера.
Возможно, может показаться, что сведений, приведенных в этих историях, недостаточно для того что бы сформировалось твердое убеждение в том, что каждого из нас за чертой жизни ожидает свет в конце туннеля.
В этом нет необходимости.
Опыт посмертного умирания не способен привести абсолютные, достоверные доказательства ни жизни после смерти, ни описаний этого перехода.
Собственно, и не только он.
По этой причине здесь мне остается лишь рассказать о собственном опыте, который в определенной мере соответствует ощущениям, характерным для околосмертных переживаний.
Определением этого состояния, которое пережил автор, скорее является видение, а не околосмертное переживание, аналогичное описанному в первой части рассказа В.А.Прохоровым.
Для меня это состояние (слава Богу) не было околосмертным, хотя ему предшествовали трагические для нашей семьи события.
Лучшим определением такого состояние действительно является видение.
Хотя, как правильно отмечено в [6]:
«Самое неоднозначное из слов – «видение» – с переменным успехом использовалось как сторонниками, так и противниками мистицизма для описания широкого спектра переживаний: от бесформенных интуиции, через грубые оптические галлюцинации до сознательных визуализаций, которые так типичны для творческих людей
К видениям мы должны отнести и глубоко личностные тайные прозрения в суть Совершенной Любви, и великие ясновидческие картины будущего, которые даются очам наций – пророкам.
Конечно же, вопросом вопросов остается – является ли видение всего лишь символическим изображением мысли, воображаемым построением, или же оно представляет собой отчаянную попытку души выразить нечто постигаемое в ее глубинах в доступных для сознания образах как сообщение, приходящее извне?»
Безусловно, я отдаю себе отчет в том, что искать параллели собственных пережитых впечатлений с описаниями, приведенными в околосмертных опытах как минимум некорректно. Это поле деятельности исследователей и ученых другой области знаний.
Речь идет о другом.
Были ли пережитые мною впечатления сном, или чем-то еще.
Представляя категорию рациональных ученых, я отдаю себе отчет в том, что сегодня состояние сна уже детально разложили «по косточкам» на все возможные составляющие.
И мне нечего будет возразить, если остепененные представители медицинского рационального научного мира приведут массу доказательств, способных, с их точки зрения, опровергнуть присутствие «духа» в подобных проявлениях.
Возможно, я согласился бы с их аргументами, которых за многие годы исследований сновидений собралось более чем достаточно чтобы «убедить» меня в редукционной основе собственных переживаний.
Если бы не два обстоятельства.
Первое связано с абсолютной реальностью восприятия пережитых наблюдений, что полностью (с точностью до мельчайших деталей) соответствует глубине ощущений пациентов проспективных исследований ОСО, проведенных М. Сабомом [7]: