Значения, которые вещи имеют сами по себе, называются симптоматическими. Запахи, звуки, физические ощущения, присутствие того или иного естественного или искусственного объекта всегда имеют симптоматические значения. В повседневной жизни мы сталкиваемся с тысячами такого рода ключей, но обращаем внимание лишь на те, которые снабжают наш мир интересующими нас значениями. Аналогичным образом любое высказывание имеет симптоматическое значение уже по одному тому, что оно произнесено. Если я захожу в кафе и заказываю эспрессо, что это значит? Симптоматическое значение этого: я говорю по-английски, бариста говорит по-английски и так далее. Это очевидно. Чаще всего симптоматическое значение высказывания слишком очевидно, чтобы обращать на него внимание. Но не всегда.

В фильме «Большой побег», снятом Джоном Стёрджесом в 1964 году, рассказана почти реальная история массового побега заключенных из немецкого лагеря для военнопленных. Руководитель заговора майор авиации Бартлетт, хорошо владеющий французским и немецким, вместе с капитаном авиации Макдональдом, который говорит только по-английски, через туннель добираются до побережья Ла-Манша. Одетые как французские бизнесмены, они стоят в очереди на автобус, который должен повезти их дальше. Происходит проверка документов. Бартлетт успешно проходит ее, объясняясь на хорошем французском и немецком. Он уже начинает входить в автобус, когда хитроумный полицейский желает им обоим счастливого пути – по-английски! Стоящий на ступеньке Макдональд оборачивается и, улыбаясь, выпаливает тоже по-английски: «Спасибо!» – что кладет конец его большому побегу. Беглецов ловят не из-за лингвистического значения слов полицейского или ответа Макдональда, а из-за симптоматического значения используемого языка.

Симптоматическое значение используемого языка невозможно воспроизвести ни на каком другом языке. Нельзя, к примеру, воссоздать значение «английской реплики во время побега из немецкого лагеря» с помощью финского. Во французской версии фильма пожелание полицейского и ответ беглеца остаются на английском – предполагается, что французский зритель распознает английскую речь и поймет симптоматическое значение использования английского в Германии военного времени. Но тем зрителям, которые воспринимают английский, французский и немецкий как некий «средний западноевропейский», невозможно передать значение происходящего ни переведя этот диалог, ни оставив его без перевода (как для французов) – поскольку использование любого другого языка, кроме английского, ничего не даст. Придется добавить еще один канал коммуникации, например субтитры. Дополнительное сообщение должно заключать в себе металингвистическое описание высказывания, например: «Немецкий полицейский говорит по-английски» или «Полицейский использует родной язык беглеца, который опрометчиво отвечает на нем же». Будет ли такое описание считаться переводом? Должно, конечно, потому что его цель и практический смысл состоят в том, чтобы дать быстрый доступ к значению произведения на иностранном языке. Однако оно не подпадает под прямолинейное определение перевода, данное в начале главы. Субтитры не воспроизводят точное значение фразы, произнесенной на другом языке. Они просто содержат информацию, которая позволяет понять не столько что именно сказано, сколько что при этом происходит.

Чтобы что-то понять, всегда необходимо соотнести сказанное («Спасибо» Макдональда) со значением того факта, что это сказано. Это основа всех коммуникативных актов. Беда в том, что связь сказанного со значением того, что оно сказано, непостоянна и часто очень туманна. В конце концов английский беглец был бы пойман независимо от того, что он ответил полицейскому, если этот ответ был на английском. В этом конкретном контексте можно утверждать, что «Спасибо!», «Иди к черту» и «Вы – настоящий джентльмен» имеют одно и то же значение, – и это немыслимое утверждение можно обосновать тем, что китайские субтитры будут идентичными.