Ещё до въезда в Казань, на одной почтовой станции, где-то между Васильсурском и Хмелёвкой Пушкин встретил старуху, собирающую милостыню. Как всегда при смене лошадей, он расспрашивал местных старожилов о Пугачёвском бунте, происходившем в этих краях, и вдруг сзади раздался надтреснутый голосок:

– Зачем вам, молодой человек, знать-то о столь далёких временах?

Пушкин оглянулся и увидел сгорбленную старушку лет семидесяти, с беззубым ртом, в простонародном одеянии, ответил:

– Я собираю материал по Пугачёвскому бунту, вот и записываю сказания, предания и легенды.

– А кто ж вы будете? – подозрительно спросила старушка.

– Я Александр Сергеевич Пушкин, поэт, – просто представился Пушкин.

– А-а-а, – протянула старушка, – читала, читала. Бойко вы пишете. Что ж мы, батюшка мой, стоим посреди дороги. Пойдёмте, присядем в харчевне, там и поговорим. Заодно и чаем меня угостите.

За чаем старушка призналась, что она обедневшая дворянка и живёт милостыней, что старшая её сестра была замужем за полковником Юрловым, тогдашним комендантом городка Курмыша.

– А полковник-то был смелущим да отчаянным, сударь вы мой. Спаси, господи, его душеньку. – Старушка перекрестилась. – Когда вор пришёл в Курмыш-то, взял в плен солдат да офицеров. Повязал их всех да и спрашивает, не желают ли, мол, они верно служить царю Петру Фёдоровичу. А свояк-то не оробел и кричит на него: «Ты вор, самозванец, разбойник и бунтовщик, а не государь! И, помяни моё слово, висеть тебе на виселице на Лобном месте. Пока не поздно, сдавайся, проси милости и прощения

у нашей государыни». Пугачёв-то рассвирепел и велел повесить полковника. И до того он зол был на него, что велел казакам вынуть его из петли да мёртвого сечь нагайками. Вот оно как было, сударь мой.

– А что ж сестра ваша? – спросил Пушкин.

– Бог миловал мою сестрицу. Уж очень любили её крестьяне за жалостливость и кроткий нрав, спрятали её куда подале.

Поблагодарив старушку, Пушкин сделал в своей дорожной тетради короткую запись её рассказа, и отправился в путь.

Ямщицкая тройка за ночь и день пролетела Чебоксары, Пихчурино, Аккозино, Тюрлему, и к вечеру была уже в Свияжске. Станционный смотритель, узнав, по какой надобности следует пассажир, рассказал:

– Уж не знаю, понадобиться ли господину Пушкину это или нет, но только старики мне рассказывали, что когда Емелька бывал в этих местах, однажды он с казаками ехал по дороге мимо копны с сеном. Собака побежала к этой копне да и давай лаять, словно с цепи сорвалась. Пугачёв что-то заподозрил, приказал разбросать сено-то, а там две девки прячутся. Обмерли они, когда Пугача увидели. Он быдто спрашивает: «Чего прячетесь, али государя своего не узнаёте». Те чего-то лопочут со страха. Пугач подумал-подумал да и велел барышень-то повесить. Вот оно как.

– А за что же он их повесили? – спросил Пушкин.

– Да кто знает, что у этого разбойника в голове было, – ответил смотритель.

На Васильевском перевозе долго пришлось ждать переправы. Из Зелёного Дола до Казани Пушкин добрался уже ближе к полуночи. Сонный город приветствовал его тишиной и темнотой, лишь кое-где во дворах лаяли собаки. Тройка от Ягодной слободы проехала мимо Зилантова монастыря, на Большую Проломную улицу, поднялась на почтовую станцию при Главном почтамте, что на углу Театральной и Покровской улиц. Там ему подсказали, что переночевать можно в гостинице Дворянского собрания, которая размещается в трёхэтажном доме купца Дряблова в Петропавловском переулке.

Проснувшись, Александр Сергеевич быстро собрался и решил навести визит генерал-майору Энгельгардту, тестю Евгения Баратынского, с которым он сблизился в Петербурге. Добравшись до Грузинской церкви, где располагался дом генерала, Пушкин позвонил с парадного крыльца. Неожиданно вместо хозяина его встретил сам Баратынский. Пушкин воскликнул: