– Кто? – тоже шёпотом спросил Пьянов.

– Я и есть тот самый государь Петр Фёдорович, о котором говорят.

Пьянов округлил глаза и отшатнулся:

– Да ну! – Денис перекрестился. – Все же говорят, что он помер.

– Помер, помер! – с укоризной повторил Емельян. – Знаки у меня на груди видел?

– Да, видел.

– Так вот, это царские знаки, Богом данные мне с рождения. Верь, я и есть император Пётр Третий. Все думают, что я помер, а я – вот я. Веришь ли?

Пугачёв расправил свою грудь. Пьянов во все глаза смотрел на своего гостя, потом, икнув, спросил:

– Так где же ты скрывался, государь, как выжил?

– Когда по царицыному приказу меня в полон взяли да хотели умертвить, спас меня один дворянин. Фамилью его уж не помню. Меня спас, а сам-то на эшафот за это пошёл.

– Вот оно как!

– Да. Долгие годы скитался я по миру, нищенствовал и жил милостыней. И где я только ни был, – я ж тебе сказывал: и в русском войске под Цареградом воевал, и в Польше был, и в Арабии. Да вот Бог ниспослал милость вернуться мне в Российское государство.

– И что ж ты делать-то теперь будешь, государь, небось, немка-царица трон свой не отдаст? – спросил Пьянов.

– А ты собери-ка верных казаков, токмо тайно, я скажу им слово заветное, небось, немка-то им тоже поперёк горла встала.

– Хорошо, Еме… – Денис споткнулся на полуслове. – Хорошо, государь, я с казаками поговорю. Без их совета и приговора никто и с места не тронется.

Через несколько дней в избе Пьянова собралось несколько стариков. Они во все глаза смотрели на новоявленного императора. Денис, нашептавший им про царские знаки на груди Емельяна, сидел в сторонке вместе с Филипповым. Один из казаков, пожимая губами, спрятанными между бородой и усами, несмело сказал:

– Что-то не больно ты похож на императора, больше на казака смахиваешь.

Пугачёв смело ответил:

– А коли я сбрею усы да бороду, фальшивые волосы на голову надену, на кого тогда я похож буду? Да если и одеяния мне, золотом расшитые. Тогда как?

Казаки замолчали, а Емельян продолжал:

– Нешто вы можете, казаки, жить в таких утеснениях. Казак сроду был вольным, а теперь вами управляют из Питербурху. Канцелярии удерживают вам жалованье, собирают с вас самовольные налоги, нарушают ваши старинные права, лишают обычаев рыбной ловли, вас переписывают, ровно скот. Вам будут брить бороды и посылать в гусары. То-то же смеху будет, господа казаки!

– Так мы ж жалуемся самой царице, – подал голос один из казаков.

– И где же ваши жалобы? Вот если бы я был на троне, я бы всех казаков наделил вечной вольностью и дедовскими правами, коими их наделил сам Господь Бог. Вот и хочу я вас позвать к турецкому султану.

– А к султану-то зачем?

– Там мы соберём войско и пойдём на Русь, – ответил Емельян. – Бывал я на Дону и на Кубани, тамошние казаки обещались мне, вашему настоящему государю Петру Фёдоровичу, незамедление и помощь. Так как, казаки?

– Оно бы, может, и так, – ответил за всех седобородый старик. – Только на какие шиши ты, государь, собираешься войско содержать? На охотку-то охотников мало найдётся, а по войне им семьи кормить надо.

– За этим дело, казаки, не станет, – стал уверять Пугачёв. – Я ведь тоже не один, за мной стоят богатеи: купцы да дворяне, помещики и попы. На границе у меня заготовлено казны в двести тыщ рублей и товару разного ещё на семьдесят тыщ. К тому же сам паша, как только казаки к нему придут, должен им выдать пять мильонов рублей.

Казаки зашумели, забалакали между собой, вскидывая бородёнки и чеша шеи и затылки. Старик спросил:

– А сколько ты положишь жалованье каждому казаку?

– По двенадцати рублей кажный месяц.