Султановой, наоборот, были по душе прелести санаторно-курортного отдыха. Она с упоением посещала все предписанные врачом процедуры, соблюдала режим сна и отдыха (регулярный послеобеденный сон был совершенно непонятен Виктору, привыкшему к бодрствованию в любое время суток, поэтому пока Султанова спала днем, он, чтобы не мешать, слонялся по территории санатория). И каждый год, когда наступало время уезжать, накануне вечером Султанова непременно бежала к морю и бросала не одну, а целую горсть монеток – чтобы наверняка – в воду, загадывая желание вернуться сюда еще раз. Наблюдавший за этим Виктор каждый раз с ужасом думал, что, если когда-нибудь ее желания начнут сбываться, он до конца жизни останется в санатории.

Вся из себя мастерица Султанова любила вязать. В первую же зиму она связала Виктору около дюжины шерстяных носков разных цветов и фасонов и переключилась на более масштабный проект – вязку джемпера. Вечерами, когда Виктор уходил на боевое дежурство, Султанова садилась в уютное мягкое кресло перед телевизором, ставила у ног большую плетеную корзину, пестревшую мотками пряжи и поблескивавшую разнокалиберными спицами, включала какой-нибудь сериал и вязала, вязала, вязала… Иногда она так увлекалась процессом, что засыпала со спицами в руках, а когда вдруг просыпалась посреди ночи, в первую очередь в панике осматривала вязание, не спустила ли она ненароком во сне петли.

* * *

Когда пелена потихоньку начала спадать с очарованных глаз Виктора, некоторые черты характера Султановой стали раздражать его.

Например, ее неуемное любопытство. Ей всегда до всего было дело и всегда по поводу всего происходящего в городке имелось свое мнение. Она совала нос во все чужие дела без исключения. Как ни пытался Виктор объяснить ей, что это неприлично, и чрезмерное любопытство – явный признак дурного воспитания, – бесполезно. Султанова умудрялась обижаться на весь мир, если какие-то события в городке происходили без ее участия. При этом сплетницей, к счастью, она не была, хотя и была говорлива не в меру. Подруг в городке у нее не водилось, поэтому своим мнением по поводу тех или иных событий она делилась лишь с Виктором, но зато по полной программе, в красках и в лицах. В общем, Султанова была любопытной болтушкой.

Со временем и домовитость Султановой, ее «одомашненность», поначалу было привлекшие Виктора, давно привыкшего к жизни в полевых условиях, наскучили ему. Виктору стало не хватать драйва, всплеска эмоций, острых ощущений. Приходилось признавать – все-таки ему нравился периодически возникавший накал страстей в отношениях.

Почему-то при мыслях об этом в его мозгу появлялись странные кулинарные ассоциации: морковка по-корейски, которую когда-то готовила по великим праздникам Асем, и ежеутренняя пресная каша из санаторной столовой. И уж если говорить языком ассоциаций, с каждым прожитым бок о бок с Султановой годом Виктору все больше хотелось вновь попробовать морковки по-корейски. Объяснение тому, конечно, было, притом элементарное.

Султанова была старше Виктора почти на четыре года. Тогда ей исполнилось тридцать два (как Виктору только сейчас), и она стала всерьез задумываться о рождении ребенка. Взвесив все за и против, Виктор понял, что пока не готов к таким серьезным вещам, о чем, извиняясь, сообщил Султановой. Она приняла это спокойно, без скандала, и, тоже извиняясь, попросила пожить в квартире Виктора некоторое время, не больше месяца, прежде чем уедет из городка на поиски лучшей жизни.

Лучшая жизнь оказалась гораздо ближе, чем предполагала даже сама Султанова – буквально в соседнем доме. Тридцатипятилетний капитан, строевик, когда-то в бытность курсантом удостоенный чести участвовать в параде на Красной площади, бездетный, развелся с женой и не преминул обратить внимание на Султанову.