– Хорошо, – сказала Полина, ей не нужно было играть с этим… можно ли назвать призрака человеком?.. Он был им когда-то, а теперь… Он не принадлежал этому миру, скрывать от него бессмысленно, потому что когда-нибудь… Полине не хотелось об этом думать, но когда-нибудь это произойдет, и там, где обитают души, ее душа опять встретится с душой по имени Кадарос, и уж тогда-то она ничего не сможет скрыть, потому что души наверняка открыты друг другу, иначе и быть не может, и он все равно узнает, о чем она думает сейчас, и о чем думала вчера, и три года назад, когда Сережа сказал, что не оставит ее до конца жизни, а она уже думала о Максе, но знала, что Сережа не бросает слов на ветер и если говорит «до конца жизни», значит, так и есть, вот только чью жизнь он имел в виду?..

– Хорошо, – повторила Полина, неожиданно успокоившись. Кадарос стоял совсем рядом, можно было, протянув руку, погрузить ее в маслянистое нечто, Полина не стала этого делать, но сама возможность, почему-то не вызывавшая в ней теперь отвращения, позволяла говорить с призраком, как с обычным человеком. Следователем. Полицейским. Не судьей.

Вот главное – Кадарос не судил. Он просто хотел знать.

– Я начала догадываться, – заговорила Полина, – когда вы сказали, что человек, которого нужно… что он находится в пределах полутора миль от… Почему центром круга стал этот дом? Почему не заведение Прескотта? Или пансионат миссис Элизы? Или любое иное место на земле? Что-то связывало этого человека именно с этим домом… Здесь его убили когда-то? Призраки приходят на место преступления, но в этом доме никогда не убивали, может, просто еще не успели, я знаю, Джесс рассказывал… Значит, не с домом у этого человека была связь, а с кем-то, кто в доме жил, верно? Не говорите ничего, Кадарос, иначе я собьюсь с мысли, мысль у меня все равно скачет, ее легко сбить, молчите, прошу вас… О чем я? В этом доме… Вы меня понимаете, верно?

– Говорите, – кивнул Кадарос.

– Значит, – Полина говорила все быстрее, мысль ее, топтавшаяся на месте, помчалась вдруг вперед быстрыми прыжками, и слова с трудом поспевали, – значит, он пришел потому, что в доме появился кто-то, кого не было раньше, но раньше здесь не было только меня… Кадарос, я не думала об этом, это сейчас мысли приходят в порядок и связываются друг с другом, а тогда… я вдруг поняла, что он пришел из-за меня, и вы тоже пришли не только потому, что здесь аура, не знаю, как это называется, вы пришли именно ко мне… И не было никакого убийства, потому что души бессмертны…

– Стоп, – сказал Кадарос, – до сих пор ваши рассуждения были правильными. Джон Смит действительно вернулся именно сюда и сейчас, потому что здесь оказались вы. Но вернулся он потому, что был убит. Вам кажется странным: как можно убить душу? Если вы дадите себе труд подумать, то поймете, что это возможно. Душа – это мысль, стремление, ощущение, чувство, эмоции, желания, человеческое «я», более хрупкое, нежели телесная оболочка. Чтобы убить душу, достаточно заразить ее болезнью… Болезнь убивает душу так же верно, как тело можно убить кинжалом или… хрустальной пепельницей. Есть множество смертельных болезней души, болезней, при которых «я» теряется, исчезает. Сомнение, например. «Средь всех страданий, верь мне, Яго, нет ужасней сомненья». Впрочем, душа человека, который при жизни был Сергеем Акимовым, а вернувшись, стал Джоном Смитом, была убита иным, более изощренным, способом. Вам это знать не нужно, миссис Батурин.

– Он опять, – сказала Полина, – то есть, я хочу сказать, его душа… она опять жива? Осознает себя? Кем? Джоном? Сергеем?