О том, как чувство прорастает чувством.
О том, как быстро прогорают её дни,
И следом ничего: всё грустно, пусто…
Но расскажи, причем, причём здесь ты.
Смешно мне быть седеющим мальчишкой…
Мы опоздали, нет на нас вины
Все слишком поздно,
Слишком, слишком, слишком…
***
Жду письма
Жду письма…
Зачем?
И сам не знаю.
Как же я тобою околдован…
Знаю, что нельзя, а принимаю
Всё, что ты ни скажешь, с полуслова.
В окна нити от дождя мгновенья тоньше,
Ветер осени за ними всё острее…
Ты пиши мне больше, больше, больше.
День от этих писем чуть светлее.
Чтоб под вечер, подбираясь снова
К берегам любовного томления,
Не придумать ничего другого,
Кроме, как писать стихотворения…
Что ж, я в этом не оригинален:
Занимаясь тем, чем предков предки,
Выправляя за свои печали
Только преотличные отметки.
Не сводя ни время, ни природу,
Принимая, что пришло – уйдёт,
Выпуская с рифмой на свободу
Тайное желание своё…
Но, то ль рифмы не стройна певучесть,
То ли зов её не тот, что прежде,
Жду письма, переживая участь
Всех, кому отказано в надежде.
С вечера и до прощанья с ночью
Жду, но прежде, чем сойдет тепло камина,
На его углях сжигаю строчки
Те, что память для тебя хранила…
***
Ворвавшись в твой сон
В доме твоём и тепло, и уют,
И всё в нем совсем, как прежде:
Вместе с тобой твои дети живут,
Рядом с детьми – надежды.
В доме твоём всё и просто, и мудро,
Как зимний пейзаж в окне,
Где среди ночи по самое утро
Ты думаешь обо мне.
Ты пишешь стихи про любовь и счастье,
И просишь меня прочесть.
Казённый дом и дорога в ненастье —
Всё, что реально есть.
Но, что не мечтается, то непременно,
Случится в ночном раю.
Меня ты целуешь, а я, наверно,
Ворвался в твой сон…
И не сплю.
***
Как-то летом
В деревню, к тетке, в глушь…
(А. С. Грибоедов. Горе от ума)
Всё повторяется и всё одно и то же.
Пока дни осени прозрачно холодны.
Затем зима, и, слава тебе Боже,
Что там совсем недолго до весны.
С весны и лето твердо солнцем правит,
В тепло на солнышко – мальцы и старики,
Где воробей в черемухе картавит,
И тени безобразно коротки.
Где так по-пушкински «всё комары, да мухи»,
И что ни ночь – любовные допросы.
И вот уже ты лечишься от скуки,
Ныряя в погреб, где засели осы.
А там вино и прорва всякой снеди,
И ты готов всем этим поделиться…
Она на раме, на велосипеде,
А сзади кто-то, чтоб мне провалиться!
Предмет любви – тихоня и зазнайка —
Тебя, как есть, совсем не замечает.
Одета просто: шорты, кеды, майка,
Которая не весть что прикрывает.
Ты ночь не спишь, ты прячешься в засаде,
И всё в порядке, и твой первый номер.
Ты в эту глушь приехал её ради,
И рвался жить, но в одночасье – помер…
Что лучше: быть убитым на дуэли —
Упасть от пули, от удара шпаги.
Всё, как у Пушкина: зима, Нева, метели,
Расплавленный сургуч, да лист бумаги,
Рояль, свеча и плотная портьера,
Дрожащих строчек пыл и быстротечность…
И скрип шагов по снегу до барьера,
И дальше-дальше в поле, в небо, в вечность.
Ты ни о чем и никого не просишь —
Ни с кем не в дружбе, и ни с кем не в ссоре…
Совсем не к месту прослезилась осень,
С ней лето по боку, деревня, пляж, и море…
Ты с рюкзаком стоишь в дверях вокзала.
Затем в купе, где ты и три соседа…
Вот поезд тронулся, а девушка махала
Ему рукой вослед с велосипеда.
***
Под Новый год
Вышла…
Под дверью цветы.
Курьёз…
Жёлтые розы?
Не мне…
Но кому же?
Снег по стеклу…
Приходил Дед Мороз,
Водки попил, был, наверно, простужен!
И никого. Вот и весь мой народ.
Я до утра в телевизор глазею…
Помню свой сорок второй Новый год,
На сорок третьем чуть-чуть не сдурею…
Вот они двадцать…
Пришла седина
Белой гирляндой по рыжему пледу.
Помню, как ты, не спросив у меня,
Переписал нашу встречу на среду…
Вот и среда.
И приёмный покой.