– Христа ради, не бери помногу, а то родишь тут у меня. А я роды ни разу не принимала, – заботится о ней технолог.

На термичке за столом сидит слесарь. С его шеи на верёвочке свисает странного грязного вида узелок. Смотреть со стороны очень смешно.

– Коля, это у тебя от сглаза? – спрашиваю.

– Это чеснок, – отвечает.

– У нас что, вампиры завелись? – продолжаю я.

– От гриппа. Говорят, помогает.

Сам смеётся.

Переключаюсь на разговор с термистом. Он рассказывает, как в летние каникулы его отправляли в деревню к бабушке. У нас с ним одни корни. Так что, я хорошо знаю место, где стояла старая церковь. Когда её ломали, верующие разобрали по домам иконы, церковную утварь. Его бабушке достался ангелочек с крылышками примерно с метр высотой. Бабка отвлеклась по делам в огород. А шкодливый внучек в руки ангелочку вложил нож и вилку, предварительно выкинув засохшие цветочки. Бабка захотела помолиться, обращается к ангелочку, а он собрался обедать.

– Ах ты, паразит, – слышит внучек из дома бабушкин голос.

Кстати, это не единственная его проделка. В деревнях все гнали самогонку. Его бабка не была исключением. Она зарыла бутыли с самогоном в огороде. Это он уже взрослым был. Внучек сделал из проволоки миноискатель. Разбил огород на сектора. Протыкал миноискателем землю, нашел клад. Изъял содержимое. Пустую тару закопал.

И смех, и грех с этим термистом. Пьяный, часто заходит к нам. Уже надоел. Ему скучно. Его надо развлекать. А нам в обет хочется подремать. Придирается ко всему и даже к двери.

– Зачем вам здесь засов?

– Трусы переодевать, отвечает технолог.

Он возвращается.

– С этого места поподробнее.

– Ой, зачем ты сказала, – вступает в разговор сортировщица.

– Я не знала, что он озабоченный, – оправдывается технолог.

Возникает тема о трусах. Кто что носит? Стринги – стриптизёры. Даже под белые брюки мужики надевают, семейные просвечивают цветочками. Вдруг термист вклинивается в разговор, что у него не такие.

– Покажи, – реагируют на его замечание технолог и сортировщица.

Мужик сразу удаляется.

Термист мается с похмелья. С вечера погулял от всей души. Его тошнит. Головные боли. УПСА ни у кого не оказалось. Открывает дверь в наш кабинет. Обводит всех мутным взглядом. Тихо закрывает дверь. За дверью стоит тара под мусор. Слышим, как его стошнило.

– Дожили. Надо же, у людей какая реакция на нас. Теперь мы – рвотный порошок, – сказала технолог.

На нашей территории встречаются, практически каждый день, два старых и седых руководителя мелких подразделений. Каждый раз подтрунивают друг над другом. Тот, что повыше обращается к тому, что пониже.

– Вот, говорят, дожил да седых мудов. А я ещё могу. У меня не седые. А вот есть среди нас один, он только хорохорится, а у него седые.

Другой, который пониже, молчит, слова не промолвил. А главное, ведь не проверишь.

Встречаемся опять в нашем кабинете этой же компанией. Друг друга поздравляем с праздником яблочного спаса. Заходит разговор о том, как раньше отмечали праздники. Тот, что повыше вспоминает, что застал ещё, как в деревне у них проходили кулачные бои с соседним селом на масленицу. Сходились в поле по пятьсот человек. Зрители стояли по краю поля. Их не трогали. Соблюдались определенные правила: лежачего не бить, в руке, кроме кулака не должно ничего быть: ни палок, ни кирпичей, ни кастетов. Победа присуждалась той половине, которая гнала соперников до родного села. Зрители бежали следом, улюлюкали, подбадривали, или наоборот, уговаривали прекратить побоище. Во время схватки объявляли перемирие, на время которого враждующие стороны спокойно просили друг у друга прикурить. Жаловались, что, мол, ты так ударил по носу, что кровь потекла. Но, этот наш дяденька на ту пору отец семейства, в кулачных боях не участвовал из-за своего немалого роста и силищи, которой обладал с рождения. Просто, чтобы не зашибить никого до смерти и не попасть в тюрьму. Он с женой стоял как зритель на краю поля.