– Кто? – заморгал непонимающе Иван.

– Ну, этот…

– Шмондель?!.. – маг вытаращил глаза и выронил промокший, как лягуша, любимый блокнот, обретенный минутой раньше из-под сочащегося холодной водой брюха Масдая.

– Сам ты… такое слово… твое премудрие, – обиженно насупилась в адрес волшебника Сенька. – Я о хозяине гостиницы говорю, о Клаусе! Или Клаасе? Или как там его? Не важно. И, конечно, о лошадях. Лошади неплохие. Лично проверила. И если принять во внимание, что в эту сумму он поспешил включить стоимость ремонта комнаты Олафа, которую увидел только после нашего отъезда, и цену новой штукатурки для протекшего отчего-то под нами потолка зала, то сорок кронеров с нас всех – совсем неплохая цена.

Олаф застыл, натужно таращась в потолок и с выражением неземной муки на конопатой физиономии шевеля губами: высшая математика никогда не давалась ему легко.

Иван и чародей с задачкой справились быстро.

– Масдай поедет с кем-то из нас? – уточнил старик.

Сенька хотела сострить, но махнула рукой, и для разнообразия просто ответила «да».

– Десять кронеров за одного коня – это весьма сходная цена, – удивленно покачал головой Адалет.

– И ты говоришь, что мастер Клаас еще и захотел включить стоимость ремонта в стоимость лошадей? – царевич с недоумением уставился в честные супругины очи.

– Он так сказал, не я, – снова надулась Серафима.

Но пока сконфуженный своей бестактностью и постыдной недоверчивостью Иванушка тщетно искал подходящие для извинения слова, весьма успешно краснея при этом, она отвернулась с видом оскорбленной невинности и еле слышно пробормотала себе под нос:

– Правда, никто не утверждает, что он этого хотел.

С видом ученого, остановленного на пороге гениального открытия с занесенной для стука рукой, Адалет сунул блокнот мимо кармана, поискал и не нашел заложенный за ухо карандаш и снова обратил свое внимание на многострадального Масдая.

– Если бы у нас было побольше времени, я практически уверен, что смог бы разрешить эту проблему, небольшую, но действующую на нервы…

– На нервы, основу, кисти и ворс, – брюзгливо уточнил ковер.

– Вообще-то, я себя имел в виду! – недовольный прерыванием чародей дернул бородой, мокрой, как он сам и всё вокруг него в радиусе десяти метров. – Но я вижу, никого здесь не интересует, что величайший боевой маг всех эпох и народов занимается всякой ерундой в жалкой сырой каморке как какое-нибудь доброе бюро дурацких услуг… или наоборот?.. Неважно! Что я имел в виду, так это что в то время как Белый Свет дрожит перед перекошенной злобной мордой смертельной опасности, я, самый могучий волшебник во всем Белом Свете… Я… Э-э-э… Кхм. О чем это я?

– О морде.

– О нервах.

– О Белом Свете.

Три полезных подсказки прозвучали почти одновременно.

Адалет фыркнул, задумался на мгновение, собирая разбежавшиеся мысли в кучку, и горделиво продолжил, обращаясь к расстеленному почти во всю комнатку Масдаю:

– Что я действительно имел в виду, так это то, что я, безусловно, с минуты на минуту мог бы найти новую формулу, которая облагодетельствовала бы всех промокших путешественников Белого Света. Но из-за проклятой спешки иногда приходится откладывать самые благие наши начинания. Что ж. Станем довольствоваться малым. Сейчас я наложу на тебя сушильные чары, мы замотаем тебя в брезент,[2] и к вечеру ты будешь сух, как дно Песчаного океана.

– А поскорее?

– Поскорее? – сварливо усмехнулся старик. – Пожалуйста. Хоть сию секунду. Но помни аксиому Пиромани: скорость высушивания прямо пропорциональна вероятности возгорания высушиваемого объекта.

– Ну хорошо, уговорил, – несколько поспешнее, чем позволяло его чувство достоинства, согласился ковер. – К вечеру – так к вечеру. Не то, чтобы