Это всё, на самом деле, могло быть сущим пустяком и не играло такой весомой роли в жизни Ми Со, как она думала. Но почему же она так зациклилась на этом воспоминании?

Кто знает, может это и вовсе игра её воображения, и она подсознательно додумала многое сама.

Мама, которую она не помнила. Вечно занятый отец. Сестры, которых приходилось опекать из-за их излишне мягкого и безвольного характера. С самого детства никто не заботился о Ми Со. Вместо того, чтобы жить обычной жизнью самого младшего ребёнка в семье, находящегося под надёжным крылом родных, она сама присматривала за ними.

Может, поэтому она всегда чувствовала себя такой одинокой?

Почти всю свою жизнь Ми Со только и делала, что заботилась о других, и терпела все свои горести, жертвуя собой и ставя себя на второе место. Плюс её профессия секретаря тоже основывалась на постоянной опеке.

Теперь эта забота обо всех, кроме себя, утомила.

Возможно, Ми Со выудила из памяти то воспоминание, потому что ей не хватало ощущения, когда кто-то искренне и самоотверженно заботится о ней. Пронеся сквозь года память о мальчике, оказавшем ей когда-то теплое чувство поддержки, она сделала его своим идеалом и хотела, чтобы её будущий парень был безумно похож на него.

Когда Ми Со откинулась на спинку крутящегося стула, на неё разом нахлынули усталость и дремота.

– Ах, как же до смерти хочется спать. Но уверена, как только я закрою глаза, вице-президент точно позвонит. Может, взять и правда выключить телефон? Ну почему же он вызывает меня каждый раз, когда выпивает? Что за привычка поручать мне работу водителя…

Ми Со все бормотала, еле сдерживая то и дело закрывающиеся веки. Через мгновение её глаза крепко сомкнулись, и она провалилась в сон.

– L’araignée gypsie monte à la gouttière…[18]

В её подсознании заиграл причудливый мотив. Мелодия казалась девушке безумно знакомой детской песенкой, чьи слова почему-то звучали на другом языке. Неужели тот мальчик был иностранцем? Нет, для иностранца он слишком хорошо говорил на корейском.

– Я развяжу тебя, – зазвучал в голове его голос.

Ножницы. На фоне лунного света виднелись длинные ножницы с черными ручками и лезвиями с изображениями голубей.

– Давай убежим отсюда. Ни за что не смотри в ту сторону и не открывай глаза до того момента, пока я не разрешу. Ни за что. Поняла? Пообещай мне.

– Обещаю.

– Хорошо, крепко держись за мою руку.

Ми Со не осознавала, абстрактный сон ли это или кошмар, но прикосновение тёплой и мягкой руки ощущалось таким реальным.

Они прошли так около пяти шагов. Внезапно откуда-то послышался неприятный скрежет.

– Я слышу какой-то звук.

– Там нет никакого звука.

– Есть, я уверена.

– Этот звук ничего не значит. Поэтому не обращай внимания и ни в коем случае не открывай глаза. Это просто сон. Сон, который забудется, как только ты проснешься. Знаешь же такие сны, после которых вырастаешь[19]наутро? Вот, это всего лишь плохой сон.

– Правда?

– Да, правда. Как только мы отсюда выберемся, ты обо всём забудешь.

Ужасный звук продолжал скрипеть в ушах, словно ржавые качели на игровой площадке. Будто что-то достаточно тяжелое равномерно качалось и издавало неприятный звук трения и скрежета.

Скрип… Скрип…

– Что это? Паук! Паук! Не-е-ет! Мне страшно!

Перепуганная Ми Со вздрогнула от ужаса и, съёжившись, чуть не свалилась со стула.

Скрип. Скрип.

Старый стул крутился и издавал такой пугающий звук, что мороз шёл по коже. Похожий звук и сейчас отдаленно звучал в подсознании.

– Как же страшно! Страшно!

Ми Со никак не могла побороть этот тяжелейший кошмар. Схватившись обеими руками за голову, она сжалась, не в силах унять дрожь.