– Вы же не мунисты[30], так? – весело спрашивает он. – Однажды ко мне постучался человек в таком же наряде; он был именно от них. Спрашивал, хочу ли я спастись.
Куинн делает шаг вперед, показывает свое удостоверение:
– Исполняющий обязанности детектива-сержанта Гарет Куинн. Это детектив-констебль Асанти. Спасибо, профессор Сэндфорд, что выделили время, чтобы увидеться с нами.
Сэндфорд отступает назад и жестом приглашает их войти.
– Я на кухне. В задней части.
Это викторианский двухквартирный особняк, но, в отличие от многих людей, живущих в таких домах, Сэндфорд не сносил стены в комнатах первого этажа, поэтому здесь складывается ощущение, будто находишься в железнодорожном вагоне, где двери открываются в коридор, в который почти не поступает свет. Из-за этого, а также из-за обоев с плотным рисунком и стопок газет и журналов помещение кажется более тесным, чем есть на самом деле. Кухня находится в современной пристройке; правда, понятие «современная» относительно. Восьмидесятых годов, скорее всего. Оставшаяся часть сада вымощена плиткой, на ней стоит пластиковый стол со стульями. Неухоженные кусты помидоров чахнут у забора в текстильном мешке с субстратом. Не заглядывает богиня чистоты и уюта и на кухню, там грязь и беспорядок; единственный предмет, которому меньше тридцати лет, – кофемашина «Неспрессо». Все остальное – антиквариат восемьдесят пятого года: подставка для кружек, одинаковые банки для кофе и чая, эмалированный тостер в углу – наверняка из той эпохи, а не стильная репродукция. На барной стойке дымится кружка с кофе и стоит тарелка с только что намазанным маслом тостом. Сэндфорд не предлагает им ни кофе, ни тосты. Он просто вытаскивает табурет из-под стойки и жестом велит сделать то же самое.
– Наверное, дело серьезное, ребята, если вы в воскресенье, в такую рань разоделись в пух и прах.
Куинн достает свой планшет:
– Мы наводим справки в отношении профессора Фишер.
Сэндфорд изгибает бровь. Его губы силятся сложиться в полуулыбку.
– Марины? Ну-ну… Кто бы мог подумать, а?
– В настоящее время, сэр, дело является конфиденциальным. И очень важно, чтобы оно оставалось таковым в дальнейшем. Уверен, вы понимаете.
Сэндфорд делает вид, будто застегивает «молнию» на губах.
– Будьте уверены, мой рот на замке. – Он тянется за своим тостом и щедро накладывает на него черничный джем. У Асанти урчит в желудке. – Тогда приступайте, – говорит Сэндфорд с полным ртом. – Что вы хотите знать?
– Какие отношения у профессора Фишер с ее студентами? – спрашивает Куинн.
Сэндфорд медленно кивает, жуя.
– Она очень популярна. И этому способствует то, что она медиазвезда – рассыпает вокруг себя звездную пыль… О да, у нее даже есть свита.
– Что насчет коллег? – спрашивает Асанти. – У них она вызывает такое же восхищение?
Сэндфорд размышляет:
– Скажем так, здесь больше нюансов. Никто не оспаривает ее техническую компетентность, но это же Оксфорд. Совершенство просто приводит вас на первую базу[31].
– Что они думают о ее общественном статусе? – продолжает Асанти. – Он воспринимается как положительное качество?
Сэндфорд прищуривается:
– Ну, «официальная» линия состоит в том, что иметь в штате такую женщину, как Марина, – сплошной плюс. И если это помогает привлекать к предмету девушек, еще лучше. Рост показателей приема женщин до сих пор остается Священным Граалем на всех ЕНТММ-факультетах[32].
Куинн изгибает бровь:
– А «неофициальная» линия?
Сэндфорд откладывает тост и вытирает руки бумажным полотенцем.
– Есть такие, кто считает ее слишком яркой, а ее довольно… скажем так… идиосинкразический