– Что тебе приснилось, Вильгельм?

Он проснулся, увидел комнату Абеля, Аланд повернулся от окна, в которое он только что смотрел.

– Кем ты был на этот раз?

– Кажется, молнией.

– Как себя чувствует твое тело? Его не растянуло еще сантиметров на десять в длину?

– Я хочу играть Баха, отец.

– Господин Аланд, Вильгельм. Хорошо? Мы не одни.

Глаза Аланда смеялись, Кох улыбнулся. Аланд заговорил про университет. Кох сказал, что на математическое отделение он не хочет, а пошел бы изучать философию, послушал бы некоторые разделы физики, химии. Аланд не удивился, пожал плечами и сказал:

– Хорошо.

Глава 6. Гейнц Хорн

В 1889 году в Берлине Аланд появился ненадолго. Он отправился к иностранному советнику Хорну забрать свои документы, поскольку тот попросил подъехать к нему домой, ибо ему нездоровилось, он немного простыл.

Аланд приехал, увидел его жену: яркая, волевая красавица, вот она в отличие от советника Хорна действительно, больна, но болезни не признает. Аланду понравилось, как гордо она прошла мимо него, не удостоив не то что приветствия, а и самого мимолетного взгляда. Понятно, досаждает мужу своим несоблюдением этикета, когда тот при исполнении обязанностей, с другими обязанностями у него тоже проблемы, для нее он явно староват. Лет немного, но полный старик. Ему бы сидеть и помалкивать при такой женщине, а он на нее еще разгневанным павлином посматривает. Странно, что она вообще пускает его в свою постель, она хочет ребенка, понятно. Ей тошно жить, думает, что с ребенком ей будет лучше, обычная женская иллюзия.

Прошла мимо, но Аланд довольно бесцеремонно смотрит ей вслед, не обернулась, скрылась за высокой дверью.

– Пройдемте ко мне в кабинет, господин Аланд, – покашливая, отрабатывая свою мнимую простуду, говорит Аланду Хорн.

Аланд идет за ним следом, разглядывает его, это не так интересно. Склонность к апоплексии, желчный, истеричный, за «хорошими манерами» прячет вечное недовольство жизнью, очень завистлив, тщеславен, никаких дарований; в детстве забит зубрежкой – во что бы то ни стало старался быть первым учеником, что при такой небогатой природе было, конечно, непросто. Поэтому волю развил, дома деспотичен, на службе гадит исподтишка, интригует и сплетничает. Дома мучает жену. Ревностью? Отвратительный тип, я на месте этой красавицы никогда бы не решился родить ребенка от такого урода. Внешне он, конечно, напоминает мужчину, но передается не только внешность. «У меня бы рука не поднялась приласкать это ничтожество, будь я женщиной», – думал Аланд, едва сдерживая насмешку.

«А вот она – очень даже ничего, особенно любопытно, пройдет ли она мимо меня, также не здороваясь, завтра? Нужно немного задержаться. Нужно, чтобы мне предложили посидеть в гостиной, и его жена поговорила со мной минут пять в отсутствие павлина, разумеется».

Советник Хорн, все покряхтывая и поперхивая, как тяжелую ношу, несет папку с документами.

– Думаю, все в порядке, – говорит он, намекая на то, что можно не проверять и поскорее убраться.

«А у меня другие планы».

– Не возражаете, если я все-таки взгляну?

Против этого ни один государственный клерк возразить не посмеет, потому что бумажки есть бумажки, это святое, их нужно проверять, иметь, хранить, то есть уважать.

– Конечно, можете присесть.

Аланд сел в кресло, он умел обозначить свое место в пространстве. Советник сам опускается на угол стула, словно не он тут хозяин. «Вот и повиси на своем геморрое».

– Хорошо, что взглянул, – сообщил Аланд, изображая великодушие и снисхождение. – Это не вы заполняли?

– Нет, я такими вещами не занимаюсь, господин Аланд, это делопроизводители. Что-то не так?